Я пришла попрощаться

— Какие это были дети? Их возраст, вес? Такие же, как у Сэта? Как мы можем судить о том, что у них сотрясение, только потому, что их снимки похожи на снимки детей, у которых было сотрясение? Это не научное объяснение.

Тедди ответил:

— Я понимаю, к чему вы клоните, но все гораздо сложнее. Я каждый год наблюдаю один или два случая кори, но сразу могу определить заболевание.

Наш адвокат тут же за это ухватилась:

— Однако сотрясение — это не корь, не так ли? Существуют тесты на корь и свинку, но не существует анализов для выявления синдрома «сотрясения ребенка».

Она ждала. Возникла пауза. Потом адвокат спросила:

— Разве я не права? Вы не можете проверить это?

— Я видел снимки и повторяю: этот вид повреждения, разорванные сосуды, не связан с падением ребенка или ушибом в машине. Я видел детей, которые скатились с кровати или упали на пол, повреждения были совершенно иными. Посмотрите еще раз на снимки, они подтверждают мои слова. Эти повреждения связаны с сотрясением.

Наш адвокат произнесла:

— Извините, доктор Блеветт, но вы не можете утверждать, это ваше предположение. Существует барьер между вашей гипотезой и словами родителей. И суду становится ясно, что ваши предположения — это мнение врача, профессионала, но только мнение, а не медицинский факт.

С этими словами она села на скамью.

Как я отреагировал на это выступление? Я уже упоминал, что Тедди Блеветт позже стал моим другом. Я уважаю его, восхищаюсь им. Понимаю, что в тот день в суде ему было тяжело и по нашей вине. Но тогда? Тогда мне казалось, что мы одержали победу. Кровь кипела в моих жилах, и я был уверен, что все складывается хорошо. На какое-то время забываешь, что главное не победа, а правда.

Глава 10

После того как Тедди закончил давать показания, судья встала. Мы тоже поднялись. Когда она покинула комнату, мы сели, потом опять встали и вышли на улицу, чтобы размять ноги. Мне хотелось закурить, но сначала я решил поговорить с нашим адвокатом. Я спросил: «Как наши дела?» Она ответила, что противоположная сторона не сможет ничего доказать. К нам подошел Хайнц и, сплевывая табак с кончика языка, сказал:

— Нечего доказывать.

Наш адвокат добавила:

— Завтра все должно пройти неплохо, потому что будут свидетели с нашей стороны.

Все сложилось иначе: не все свидетельствовали в нашу пользу. Социальный работник, которая разговаривала с Фэт в первый день, дала показания, представив Фэт и Хайнца молодыми неопытными родителями: они якобы не смогли объяснить, как Сэт получил травму, не понимают, что нельзя трясти ребенка, что они поступали неправильно, не осознавая, какой вред нанесли ребенку.

Судья задала ей несколько вопросов о детях с подобным заболеванием, о том, в каком возрасте они попали в больницу. Женщина объяснила, что в основном возраст детей — от восьми до четырнадцати недель, поэтому Сэт попадал в эту группу. Судья спросила, почему именно этот возраст является критическим. Женщина пояснила, что именно в этот период малыши много плачут. Спустя восемь недель после рождения ребенка родители устают, находятся в полусонном состоянии, их волнует только один вопрос: когда это закончится? Разумеется, через четырнадцать недель дети не перестают плакать, но уже нет необходимости постоянно укачивать ребенка. После четырнадцати недель детей с подобными травмами меньше.

Эта женщина также рассказала, что Сэта привезли в больницу в субботу утром, а многие дети получают травму в пятницу вечером. Когда судья поинтересовалась, почему именно в пятницу вечером, та объяснила, что перед выходным днем многие люди выпивают и смотрят футбол. Когда я услышал это, то готов был громко спросить: «Ну так кто же тряс ребенка, потому что шел футбол?»

Но женщина продолжала давать показания, поясняя, что чаще всего в этом виноваты мужчины (она выразительно посмотрела на Хайнца), которые смотрят за детьми, когда матери нет дома. Она говорила, что мужчины в такой ситуации (и я понимал, что она имеет в виду Хайнца) рассматривают ребенка как помеху — нечто отвлекающее от пива, от просмотра футбольного матча. Мужчина думает, что если он даст ребенку бутылочку или куклу, то тот перестанет плакать. Но иногда малыш не прекращает кричать, и мужчина думает: «Ну что это за ребенок? Черт возьми этого ребенка!» А малыш все плачет и плачет, пока мужчина наконец не возьмет его и не начнет тихо и нежно укачивать. Но некоторые берут ребенка, начинают трясти его за плечи и орать на него: «Почему бы тебе не заткнуться?!» Они не осознают, что если ребенок и затих, то только потому, что они повредили ему головной мозг.

Странно, но когда судья спросила социального работника, что она думает о передаче Сэта на государственную опеку, женщина не согласилась с этим. Да, она была на стороне департамента, но ответила неопределенно:

— Как сказать, это зависит…

Судья спросила:

— От чего?

Социальный работник посмотрела на Фэт и продолжила: