Разумеется, моей первой мыслью было броситься в погоню за девушкой, но отец ее, как оказалось, предусмотрел и это – заявил в полицию, что я преследую его дочь. Беседа с полицейскими чинами вышла, скажем так, весьма неприятной. Мне даже пригрозили арестом.
Разумеется, меня это не слишком испугало – я был твердо намерен выехать в Белосток за Леей, а дальше видно будет.
Я оставил у Фейги письмо для Леи, в котором написал, что мы непременно будем вместе, что я люблю ее больше жизни и скоро мы встретимся, чтобы больше никогда не расставаться.
Моя решимость довела меня до Варшавы, где я узнал ужасную новость: Лее сыграли свадьбу.
Гойзман-старший вовсе не зря отсылал ее в Белосток – там у Леиного отца был компаньон, а у компаньона – сын…
В общем, Лею срочно выдавали замуж, лишь бы она не досталась «шуту»…
Я бросился обратно в Лодзь, где молодожены гостили у Леиных родителей. Мне даже удалось увидеть мою возлюбленную.
Лея заплакала и убежала. Все было кончено.
В тот вечер я напился впервые в жизни.
23 мая 1927 года, Берлин
На второй день гастролей в Берлине ко мне в гостиницу «Адлон» явился сам доктор Абель, которому я, в принципе, обязан своим нынешним положением – это он помог мне разобраться с собственными способностями, ставил первые опыты, в которых я участвовал, как послушный «кролик», и направил меня на сцену.
Абель нисколько не изменился, все такой же живой, сухопарый и увлекающийся. Разве что седины в волосах прибавилось изрядно.
Доктор пришел зазывать меня в Немецкое психологическое общество, куда как раз съехались светила германской психологии: Штерн, Хорни, Адлер, Бирнбаум. Был даже гость из Советской России – профессор Шпильрейн.
Абель предлагал мне поучаствовать в опытах, чтобы, как он выразился, «вызнать, откуда что в тебе берется». Я, конечно, согласился, поскольку меня самого весьма интересовало, что я такое, как устроено то, что доктор называл «феноменом Мессинга».
Ровно в 10:00 я вошел в большой дом на Фридрихштрассе. Меня провели в огромную лабораторию, сиявшую белизной и блестевшую кафелем. Все это неприятно напоминало больницу, но я подавил ассоциации.
Профессора обступили меня, разглядывая с любопытством, словно уродца из кунсткамеры. Больше всех суетился Абель, представляя меня как выдающегося менталиста.
Профессор Штерн первым не выдержал и предложил начать работу – с испытаний.
Я по просьбе Штерна продемонстрировал то, что обычно именуется телепатией, то есть восприятие чужих мыслей. Члены комиссии, а также студенты-добровольцы загадывали различные слова и выражения, записывая их в блокнотах, но я назвал их все, без ошибки – сказывался большой сценический опыт. При этом двое студентов всячески мешали мне, мысленно проговаривая другие слова. Я вычислил их обоих.
Интересный момент: я не только угадал, куда, согласно заданию, положил свою ручку профессор Штерн, но и «взял» глубинную мысль – господин В. Штерн еще год назад отнес на чердак своего дома одну из старых книг и забыл об этом. Я выявил это старое воспоминание. Правда, случайно.
Затем я погружал добровольцев в гипнотический сон одной резкой командой: «Спать!» – или вовсе отдавал подобный приказ без слов, мысленно. Профессор И. Шпильрейн высказался в том смысле, что отдача мысленных команд доказывает, что внушение производится не речью и пассами, а с применением неизвестного вида энергии.
Я тут же согласился с ним, возможно, слишком горячо, потому как и сам пришел к тому же выводу. Вот только я не ученый и ничего не способен доказать. Как уловить эту неизвестную или известную энергию? Как опознать поле, создаваемое мозгом? Мне это неведомо, вся надежда на науку.
Я продемонстрировал перед комиссией свой давний прием, проехав вдвоем с профессором Хорни на его машине по внутреннему двору. При этом за рулем сидел я сам, не умеющий водить, с плотной повязкой на глазах – а профессор расположился рядом и, положив руку на мое плечо, мысленно отдавал команды: «влево», «вправо», «вперед». И я, не видя дороги, несколько раз объехал двор, повинуясь профессорской мысли.
Я даже показал ученым то, чего никогда не выносил на сцену, – телекинетическое воздействие на мелкие и легкие предметы. Перемещал по столу спички и пустой спичечный коробок, не прикасаясь к ним руками, вращал стрелку компаса.
При этом приборы фиксировали резкое усиление электрического поля вокруг моих рук, а их прикосновение к добровольцам оставляло красные пятна, похожие на следы ожога. В то же время усиливалась электропроводимость воздуха.
Возбужденные профессора спрашивали меня, как я это делаю! Странный вопрос. Как раз им-то и следовало найти на него ответ.
На профессора Адлера жалко было смотреть. Когда он убедился в том, что к пачке сигарет, которую я передвинул телекинетически на пятнадцать сантиметров, не привязаны шелковые ниточки, за которые я будто бы тяну пачку, он увял.