На Центральном аэродроме я пересел… вернее, меня пересадили в «ЗИС». Автомобиль проехал за город, на дачу И.В. Сталина.
На какую именно, я не знаю до сих пор, а о хозяине дачи я узнал, прочитав мысли сопровождающих.
Вот уж где мыслей было! Моих собственных. Всяких. Чего я только не передумал, пока фары «подметали» заснеженное шоссе!
И вот она, дача вождя.
Охрана меня тщательно обыскала, отняла портфель, и офицер для поручений провел в сталинский кабинет.
Читая чужие дневники, я заметил в них то же самое, что присутствует в моих собственных записях, – обилие деталей.
Суть этого мелочного воспроизведения прожитых дней я понял не так давно – человек пишет дневник для себя самого, чтобы закрепить прошлое за собой. Ведь в памяти остается очень мало из того, что было, буквально крупицы. А вот если сразу, на свежую голову, записать недавние события, то они останутся с тобой навсегда. Ты просто не сможешь их забыть, а если и запамятуешь что-либо, то откроешь дневник, прочтешь – и вот оно, твое былое.
Я прекрасно помню встречу с Иосифом Виссарионовичем.
Мне сразу стало понятно, что товарищ Сталин не поддается внушению – это человек со стальной волей. К тому же у него имеется то, что отличает истинного государственного мужа от просто политика, – харизма. Тот незримый ореол, та аура, что приводит к повиновению целые народы, а у врагов вызывает почтение.
Харизма – продукт высшей нервной деятельности, и ее тоже можно назвать необыкновенной психологической способностью, имеющей отдаленное сходство с массовым гипнозом.
Когда я вошел в кабинет, товарищ Сталин сидел за столом, изучая какие-то документы. Увидев гостя, он встал, приблизился и молча оглядел меня, словно изучая. А я изучал его.
Иосиф Виссарионович был ко мне доброжелателен, хотя и чувствовалось явное недоверие. Видимо, получив различные материалы, вождь составил обо мне нелестное мнение как об очередном шарлатане.
Потом Иосиф Виссарионович предложил мне сесть, и мы закурили: он – трубку, я – папиросу.
– Откуда вы родом, товарищ Мессинг? – спросил Сталин спокойно, но пристальный взгляд его желтых глаз не позволял расслабиться.
Нет, я не испытывал страха, мне ничего не грозило. Просто, разочаровавшись, вождь спокойно отпустил бы меня, навсегда позабыв о моем существовании. А я хотел, ну, не то чтобы понравиться, но произвести наилучшее впечатление – точно.
Я рассказал о моей родине, о семье.
– А когда вы ощутили свои способности, Вольф Григорьевич?
– В отрочестве, товарищ Сталин, или даже в детстве, когда предсказал, что у соседа корова сдохнет. Но тогда я не понимал, что это именно мои способности позволили заглянуть в будущее. Да я и слов таких не знал…
Иосиф Виссарионович усмехнулся, вынул трубку изо рта и сказал:
– Говорят, что вы ловкач, умеете проходить сквозь стены. Это правда?
– Нет, товарищ Сталин, сквозь стены – это уже слишком. Но силой внушения могу заставить пропустить меня или просто не заметить. Отвести глаза.
Вождь хмыкнул:
– Ваша сила внушения заставила Лаврентия сменить всю свою охрану. А что вы еще умеете, кроме внушения и отгадывания?
– Ну-у… Я могу двигать стакан или пачку папирос по столу силой мысли, но какой в том толк, не знаю. А иногда мне открывается будущее. Порой это смутные картины, образы, а бывает так, что я на вопрос: «Что будет?» – просто знаю ответ. Он словно всплывает в сознании.
– Просто знаете ответ? – нахмурился Сталин.
Он не верил мне, и тогда я предложил:
– Товарищ Сталин, испытайте меня. Давайте я попробую предсказать что-нибудь из ближайшего будущего.
Вождь кивнул.
– Хорошо, попробуйте, – сказал он. – Только предскажите что-нибудь такое, чего никто не ожидает. Точно предскажите, а не как гадалка на базаре, и желательно, чтобы вы предсказали какое-нибудь крупное событие.
Да, это была задача! О чем рассказать? О скорой войне с Гитлером? Она обязательно случится, эта война, и многие, кому положено, знают об этом, хотя чаще всего предпочитают умалчивать. Но именно об этом, самом крупном событии, я не стал ничего говорить, ибо не знал, когда именно начнется война.
И тогда я получил ответ, возникший где-то в глубинах моего мозга.
– В январе в Бухаресте будет попытка переворота, будут беспорядки и погромы. Переворот не удастся. Двадцать первого января он начнется, а двадцать третьего закончится.
– В Румынии? – заинтересовался Сталин. – Хорошо, я запомню. Месяц остался. А почему вы сказали именно про Румынию? Вы как-то связаны с Румынией?
Я смутился.
– Да нет… Просто… Хм. Водитель, который привез меня сюда, на дачу, сильно похож на Хаима Либскинда – он был портным в Гуре. А прозвище у него – «Румын». Отец Хаима, Мойше Либскинд, бежал из Румынии, спасаясь от погромов[46]
.– Вот, значит, как… – протянул Сталин. – Подумали о каком-то портном, а увидели переворот…
– Ваш сын Василий в январе уедет в Липецк на курсы усовершенствования командиров эскадрилий, – быстро добавил я, понимая, что Сталин не слишком доволен итогами нашей встречи.
Вождь задумался, испытующе глядя на меня.