– Если ваше предсказание про Румынию сбудется, – проговорил он, – то мы еще встретимся с вами.
Иосиф Виссарионович встал, и я понял, что аудиенция закончена.
Чувствовалось, что он разочарован, видимо, ожидания его были иными. Но и я не всегда волен распоряжаться своим даром.
Меня проводили на аэродром и даже снабдили пакетом с бутербродами и термосом с горячим чаем, чему я был весьма рад.
Интересно, что товарищ Сталин не требовал от меня демонстрации моих способностей, видимо, ему вполне хватило тех примеров, что приводили ему в докладах.
С нетерпением жду конца января.
Господи, ты боже мой, как же мне хотелось рассказать товарищу Сталину о будущей войне! Она начнется в следующем году, но вождь и сам знает об этом. Самое же главное мне неведомо – когда именно она начнется. Полагаю, что летом, но ни числа, ни даже месяца назвать не могу. Видения же страшные. Немцы захватят Киев и расстреляют многие тысячи евреев в месте с названием Бабий Яр. Они организуют множество концлагерей, куда сгонят сотни тысяч пленных красноармейцев, обрекая тех либо на предательство, либо на мучительную смерть.
Так будет, я знаю это. Страстно мечтаю доказать свою правоту – и не могу.
3 января 1941 года
Сплошные гастроли – я сейчас в Сталинграде, а завтра выезжаю в Краснодар. Потом – Ростов, который на Дону, и Харьков.
Незадолго до Нового года мне дали комнату в коммуналке, но я там ночевал буквально один раз, когда приехал из Киева и собирался в Свердловск.
Новый год я встретил в дороге, в вагоне поезда, но этот последний день декабря запомнится мне надолго – сплошные приключения.
Началось все еще на вокзале в Пензе.
Зал ожидания был почти пуст, никто особо не стремился в путь накануне праздника, только скучные командированные, несколько угрюмых колхозниц с кучей сумок да я.
Часов в пять появился мальчик лет десяти, в чиненом-перечиненом пальтишке, большой, не по размеру, ушанке и в таких же громадных ботинках.
Он присел на деревянный диванчик и постарался спрятать ноги – стеснялся своей обувки.
Посидев в одном месте, он пересел на другое, поближе к теткам, делившимся рецептами борщей да прочих яств. Потом он встал и понуро двинулся к «выходу в город».
Я был занят своими мыслями и следил за мальчиком рассеянно.
Неожиданно одна из женщин подхватилась и заорала: «Ой, батюшки! Украли! Держите вора! Мили-иция-я!»
Мальчишка с перепугу кинулся бежать, громко топая башмаками. Тетки засуетились, кружась и хлопая руками по ляжкам, а потом двое из них, переваливаясь по-утиному, бросились в погоню.
Немного погодя раздалась трель милицейского свистка, и вот показалась целая процессия: впереди гордо шагала одна из теток, пыхтя и отдуваясь, за ней направлялся усатый милиционер, крепко держа за руку слабо упиравшегося «вора», того самого мальчика.
Шествие замыкала вторая тетка.
«Поймали?» – обрадовались женщины, стерегшие общий багаж.
«А то! Будет знать, как честных людей обворовывать!»
«Я ничего не крал! – завопил мальчик. – Пустите меня! Пустите!»
«Ну-ка, – строго сказал милиционер, – выворачивай карманы».
Мальчик густо покраснел, опустил голову, закусил губу и стал исполнять требование блюстителя закона. Но, кроме платочка, в карманах у «татя» ничего не было.
Даже если бы я специально и не принялся читать его мысли, они бы сами нашли мой бедный мозг, настолько сильными были эмоции, переполнявшие мальчишку.
Он испытывал прежде всего мучительный стыд и отчаяние. Чувствовался и страх, и обида, но вот трусости пойманного воришки не было вовсе.
Прежде чем вмешаться, я проник в мысли той самой тетки, что первой закричала: «Держи вора!» – грузной дамы с неприятным квадратным лицом, и покинул свой диванчик.
«Товарищ сержант, – обратился я к представителю власти, – мальчик ни в чем не виноват».
Пацаненок вздрогнул и глянул на меня с такой потрясающей надеждой, что мне даже не по себе стало.
«Ишь ты, защитничек выискался! – визгливо закричала квадратнолицая. – Подельник, что ли?»
Милиционер цыкнул на нее и сказал: «Ваши документы, гражданин».
Я предъявил ему свой паспорт и негромко объяснил, кто я таков. Сержант кивнул, посмотрел заинтересованно и даже отшагнул, уступая мне место.
«Как тебя зовут, мальчик?» – спросил я.
«Миша», – ответил тот.
«А что ты делаешь на вокзале в такое время, Миша?»
Мальчик засопел.
«Мамка пьет, – выговорил он, – приходит поздно. Выспится и опять куда-то уходит. А бабушку в больницу положили. Есть нечего, ну, я и сходил вчера в магазин. Все, что было, на булку потратил. Булка вкусная, но мало. Я вчера сюда зашел, и тут меня угостили – яйцо дали вареное, хлеба и полкотлетки. Вот я и опять… сюда».
«Все с тобой ясно, – сказал я и обернулся к женщине с квадратным лицом. – Софья Пантелеевна, а сколько у вас пропало денег?»
«Сто рублев!»
«И где они лежали?»
«В кошельке, где ж еще! Вот, мелочь на месте, а сторублевки нетути!»
«А вы же с шофером расплачивались, вспомните».
«Вам-то откуда знать?» – спросила подозрительно Софья Пантелеевна.
«Оттуда. Так расплачивались?»
«Ну, да. Как раз сотенная и оставалась».
«И куда вы ее положили?»
«В кошелек, куда ж еще!»