«Я просто применяю здравый смысл к общеизвестным фактам»

Подобно англичанам, французы глубоко убеждены в том, что самая великая нация в мире — это они. В отличие от англичан, их беспокоит, что представители других народов могут этого не знать. Если сказать французу, что его нация — не самая великая в мире, он будет долго, обстоятельно, с галльской страстью объяснять, почему именно французы являются величайшей в мире нацией, а не кто-нибудь другой, особенно не англичане и, тем более, не американцы. Как правило, французам не верят: особенности их языка таковы, что тем, кто им не владеет, трудно поверить, что на нем можно что-либо сказать серьезно.

Такая же языковая проблема, но в гораздо более острой форме, мешает и украинцам занять подобающее им место в семье народов. История с нетерпением ждет нового Богдана Хмельницкого, который воссоединил бы Украину, только на сей раз не с Россией, а с Францией. У этих двух народов, помимо смешных языков, немало и других общих интересов — например, страстный антисемитизм. К сожалению, французы и украинцы выражают свои страсти существенно разными способами, благодаря чему и стали всемирно известны такие явления как, с одной стороны, французская любовь, а, с другой, украинская любовь к салу. Только благодаря таким досадным мелочам Франция до сих пор не достигла самостийности в союзе с Украиной.

Но я отвлекся от моей основной темы — представления разных народов о собственном величии.

Как показывает опыт, русский народ в ответ на даже весьма осторожно высказанные сомнения в его ошеломляющем величии разражается гнусной бранью. Почему? Возможно, потому, что стране, ютившейся в бараках и коммуналках, ожидавшей арестов по ночам, проводившей дни в бесконечных очередях за туалетной бумагой и картошкой, ездившей из деревень в города покупать хлеб, боявшейся открыть рот, не оглядевшись по сторонам, — этой стране в течение многих поколений вдалбливали в мозги: несмотря на кое-где отдельные все еще недостатки, вы — самые великие. Догоним от тайги и перегоним до британских морей. Так создавался народ-шизофреник.

Времена изменились. Правительство поумнело и разрешает болтать то, о чем раньше не позволялось даже думать. В газетах открытым текстом пишут: лидируем по убийствам и самоубийствам. Люди месяцами, а то и годами не получают зарплату. Доктора наук работают ночными сторожами. Армия, перед которой еще недавно трепетал мир (по-видимому, в ЦРУ царит чисто советская халтура), бессмысленно и бессильно топчется вокруг шайки бандитов, не успевая хоронить своих. Все это знают. Говорить об этом можно. Говорить можно вообще, о чем угодно — все равно никто не слушает. Единственное, чего все еще нельзя, это сомневаться в нашем непревзойденном величии. Ведь нас же учили, что самые-пресамые — это мы… Ату его!

Это исходит не из Кремля и не с Лубянки. Это — глас народа, у которого давным-давно отняли свободу, на десятки лет изолировали от всего мира, уничтожили до седьмого колена всех, кто мог даже помыслить о сопротивлении режиму, в котором с мичуринской кропотливостью поколениями культивировали подлых хамов.

Пожелавший остаться безымянным российский читатель моих подрывных опусов открыл мне глаза на таящуюся в них опасность для молодых душ: какой-нибудь неискушенный, впечатлительный юноша может ненароком прочесть мою писанину и, одурманенный беспрецедентной красотой слога и ненормально малым количеством орфографических ошибок в моих текстах, задать себе вопрос: «А вдруг Либерберг прав и в России — что-то не так?» Я не нашелся, что возразить. В любой стране что-то не так. В любой живой стране есть проблемы, и люди их не прячут, потому что, спрятав проблему, ее уже не решишь. Безымянному читателю из России хочется, чтобы русские дети считали, что все идет нормально, что проблем нет, что убожество сегодняшней российской жизни — это и есть самое лучшее, на что они могут надеяться. За что ж вы их так, безымянный читатель? Ведь ваши же дети-то…

С другой стороны — ведь дети-то ваши; по мне так хоть совсем грамоте их не учите, чтоб ненароком крамолы не начитались.

И все же ни в чем подлинное величие русского народа не проявляется так ярко, как в его отношении к евреям.

Это правда, что Мария Александровна Ульянова в девичестве звалась Бланк, а Троцкий — Бронштейн, что Дзержинский был наполовину евреем, а Свердлов — на все сто, что термин «концентрационный лагерь» был придуман не немцами, а задолго до них советским человеком по фамилии Берман, который и организовал первый в истории лагерь нового типа, что одной из самых кровавых фигур в кровавой истории Советской России был еврей Ягода. Этот список можно продолжить, ни разу не соврав, — пожалуйста, продолжайте, не стесняйтесь. Поднапрягитесь и докажите всему прогрессивному человечеству, что это евреи виноваты во всех бедах вашей многострадальной страны.