Я пытаюсь восстановить черты. О Бабеле – и не только о нем

Было у меня и еще одно интересное знакомство в Сухуми. Я купила на базаре красивые коричневые туфли с узором на подъеме и успела надеть их всего три раза, как все швы лопнули — туфли можно было выбрасывать. Приехав по делам в Сухуми, я зашла в проектную организацию и спросила Конкордию Владимировну, какому сапожнику она отдает чинить обувь. Она сказала, что в Сухуми в драматическом театре есть актер Борис Радов, и он прекрасно чинит обувь; все сотрудницы отдают чинить обувь именно ему. Цатурова дала мне его телефон, и я ему позвонила. Радов назначил мне время, когда можно к нему прийти. Дверь открыл красивый, довольно молодой человек в бархатной домашней блузе с шелковым бантом вокруг шеи вместо галстука. Он взял туфли, назвал цену и назначил время, когда будет готово. В следующий раз я взяла с собой еще одну пару туфель, где нужно было сделать набойки, и пришла к артисту-сапожнику второй раз. Надо сказать, что я восхитилась этим человеком: вместо того чтобы продавать на базаре свои тряпки, как это делали другие актеры, он освоил сапожное ремесло. Впустив меня в свою комнату, Радов надел на ту же нарядную домашнюю блузу фартук сапожника и предложил мне посидеть и подождать, пока он сделает набойки. Первая пара была починена так, что выглядела как новая. Работая, Радов задавал мне вопросы о том, кто я, откуда, что делаю в Абхазии, у кого живу. Мы разговорились, но рассказывать пришлось больше мне — о себе он поведал только, в каких спектаклях играет и какие советует посмотреть. Я не была в театре в Сухуми ни разу, ночевать мне там было негде, а задерживать служебную машину до окончания спектакля было неудобно.

И вдруг я неожиданно получаю от Радова письмо почти с объяснением в любви и приглашением на спектакль. Для ночевки он предлагал мне свою комнату, а сам, мол, уйдет к друзьям. Я ответила ему шуточным письмом, на что было новое послание, на него я уже не ответила. Через некоторое время мы узнали, что драматический театр Сухуми приезжает со спектаклем в Новый Афон, а Радов снова написал мне, что просит зайти к нему за кулисы во время антракта или после спектакля. Спектакль мы с сотрудниками моей группы посмотрели, но за кулисы я не пошла. А через какое-то время я узнала от Конкордии Владимировны Цатуровой, что Борис Радов арестован. Ну конечно, подозрительный человек! Актер, а сапожничает — тут что-то не так! А как удобно, будучи сапожником, принимать у себя всяких людей и, конечно, шпионов. На всякий случай надо арестовать. Так, я думаю, рассуждали в НКВД в Сухуми. И снова ужаснулась тому, что происходит в нашей стране.

1943 год

Летом 1943 года неожиданно арестовали и Израиля Яковлевича Шахновича. Мне об этом сказал Кирин. А когда я спросила: «За что?» — ответил: «За гвозди». Оказалось, что Шахнович организовал во дворе транспортной конторы маленькую мастерскую по изготовлению гвоздей из старого железа от изношенных машин. Гвозди были крайне необходимы для нужд транспортной конторы, возможно, что они продавались и местным жителям. И я вспомнила, как однажды Израиль Яковлевич говорил мне о гвоздях и что он просил меня, когда я уеду в Москву, познакомиться с его сестрой Этей Яковлевной и ее мужем генералом А. Д. Цирлиным. Он хотел, чтобы я уговорила генерала разрешить ему собирать на полях сражений подбитые танки, из которых он наделает гвоздей на весь Советский Союз. И.Я. любил мыслить глобально. Например, он носился с идеей все пустующие поля Абхазии засадить капустой, и ее, мол, будет столько, что накормить можно будет всю Красную армию. Он напоминал мне Форестье из романа Драйзера «Маленькая хозяйка большого дома» — такой же размах.

Через несколько дней кто-то принес Кирину письмо от Израиля Яковлевича, в котором он писал, что его обвиняют за создание мастерской и продажу гвоздей, но на самом деле ему мстит следователь, которому он когда-то не дал машину — чему свидетелем я была. Израиль Яковлевич писал, что будет настаивать на том, чтобы этого следователя отстранили от расследования и заменили другим.

В следующем послании Кирину говорилось, что он положит письмо ко мне под доску в потолке уборной недалеко от здания сухумской милиции, которой пользовались все заключенные. И что он тщательно вымоет уборную, чтобы я могла туда зайти.