Я Распутин 4 (СИ)

— Буду — Гучков внимательно на меня посмотрел, подвинул по столу пару документов. Ого! Проект первых распоряжений ВПК. О национализации фабрик Второва. В связи с военным положением и государственной необходимостью… Я перелистнул. Е-мое.. Да когда Гучков все это успел? К распоряжению прикладывалась оценка. Она была занижена раз в пять. Все, Второв банкрот. Просто даже если проект этого постановления в газеты утечет — банки порвут “русского Моргана” на британский флаг. Потребует срочного возврата займов, а перекредитоваться негде.

Я обалдело поднял глаза на Александра Ивановича.

— Григорий Ефимович, это только аванс! Я понимаю, кому обязан нынешним положением.

— Второв будет судиться

— Пусть — махнул рукой Гучков — Сначала суд первой инстанции, потом апелляция, а там через годик до Верховного дойдет дело.

Я засмеялся. Нет, каков прохиндей! Верховных судей тоже мы назначили — там почти все из небесников, да бывших октябристов. И никто из партии не выходил — нет нынче такой нормы, чтобы судебная власть была вне политики.

Мне оставалось только качать головой в недоумении. Вот оно будущее российского парламентаризма. Сидит передо мной, в усы улыбается. Эти люди будут рулить государственной машиной. Эффективно, с выдумкой.. Нет, о себе они не забудут, тут иллюзий питать не стоит. Но и ровно на заднице сидеть, ворон стрелять, позевывая пока страна катиться в ад — тоже не будут. Как себя Николай в переписи назвал? Хозяин земли Русской? Нет, вот они настоящие хозяева. За Лопахиными, а не Раневскими будущее. Все верно доктор Чехов понял.

* * *

Проект распоряжения ВПК по Второву я решил занести к себе в кабинет и положить в сейф. С утра, по свежей голове — перечитаю, может еще что предложу в плане доработать.

Александр Иванович пообещал ждать меня у машины и умчался вниз. Неугомонный. Уже двенадцатый час, а носится как мальчик.

Я дошел до кабинета и удивленно застыл у двери. Она была приоткрыта. Внутри кто-то был — я видел тусклые отблески “воровского” фонаря. Нет, героизма нам не нужно — я потянул дверь на себя, собираясь ее запереть снаружи и позвать охрану, скрипнули петли. Сука! Сколько раз просил смазать!

Тут же раздалось два выстрела. В грудь “лягнула лошадь”, я упал на пол, выдирая из под полы “Бульдог”. На, на! Отстрелял также через дверь весь барабан. На нервяке, даже не подумав, что у револьвера долгая перезарядка. Грудь болела — мама не горюй. Я одной рукой пытался найти патроны в кармане, другой щупал себя в районе сердца. Крови не было. Спас таки меня мой самодельный “бронежилет”. Пуля ослабленная дверью, не пробила защиту.

Слыша топот охраны, я наконец, перезарядился, отполз, за угол.

— Что случилось, вашбродь!?! Кто стрелял??

Думская стража была представлена аж тремя казаками с винтовками. Тут ребятам вам не здесь! Сейчас пойдет настоящая потеха. Я только ткнул пальцем в сторону кабинета и прохрипел:

— Там!

— Ранены, Григорий Ефимович? — один из казаков занялся мной, начал снимать сюртук. Два других аккуратно пошли к продырявленной двери.

— Может в больницу?

— Отвел Господь, не ранен я. Осторожнее черт! — я чуть не взвыл от боли, когда с меня начали стаскивать бронник. Похоже, ребро мне сломали таки.

Казаки скрылись в кабинете, спустя минуту вышли, качая головами — Преставился злодей, Григорий Ефимович, прямо в голову ему всадили.

Я с трудом встал, побрел внутрь. Какой-то мужик, весь в черном, с изманным сажей лицом валялся возле сейфа, уже и кровищи натекло. Рядом лежала связка отмычек. Уж не немчики ли почтили меня своим вниманием? Секретных документов захотелось…

В Таврическом поднялась суета, забегали люди. Казаки вызвали сыскную полицию, за ней примчался Туркестанов со своими следователями. Потом объявился Зубатов — такой же полуночник, как и я — вместе с личным доктором. Тот меня осмотрел, установил сильный ушиб, по его требованию принесли лед из столовой Думы.

Меня быстро опросили, у трупа сняли отпечатки пальцев, составили протокол. Стрелял злодей из точно такого же Бульдога, как был у меня.

— Похоже на немцев — покивал Зубатов, покрутив отмытую голову взломщика — Будем устанавливать, что за ухарь решился на такое.

— Завтра же ускорим высылку тех, кого интернировали, — мрачно произнес глава КГБ — Остальных будем арестовывать. В картотеке — больше тысячи подозрительных персон, и заведомые шпионы, и вероятные агенты, и связники… А вам, Григорий Ефимович, домашний режим! Ни шагу из Юсуповского! Я прикажу усилить охрану дворца и Думы.

* * *

Детям и жене я ничего не сказал. Первые уже спали, вторая тоже зевала и как увидела меня — сразу ушла в спальню. А я пошел в комнату отдыха при кабинете — там у меня была еще одна постель. Прижав к себе сверток со льдом, устроился так, чтобы не было больно и тут же заснул.

На утро все болело, но терпимо. Еще раз пришел врач, осмотрел меня. Поцокал языком на синяк в половину груди. Прописал мази, опять лед и отбыл.

А у меня уже тянулась рука к газетам. Инцидент в Таврическом удалось сохранить в тайне — пресса молчала про взломщика. Зато все писали про войну.