Столыпин скривился, как лимон съел и отмахнул рукой, прервав лекцию о научной организации труда:
— С чем пришел, говори.
— Военный министр нужен.
— А то я без тебя не знаю! — чуть не засмеялся премьер. — Да только все в разные стороны тащут, кто Сухомлинова, кто Редигера вспоминает, кто Вернандера…
— Палицына.
— Да ты с ума сошел, все на дыбы встанут, “креатура Распутина!”
— Кре чего?
Я сделал наивные глаза.
— Ставленник значит.
— А, это пусть крякают. Янжула тоже моим ставленником считают, да и про вас поговаривают. Так что грехом больше, грехом меньше — отмолю. Но сейчас только Федор Федорович может сразу войти в дела, без раскачки. А там как фронты устоятся, уже и спокойно выбрать можно будет.
Задребезжал телефон, Столыпин рыкнул в трубку “Занят, позже” и задумчиво подвигал по столу бумаги, открыл и закрыл крышку чернильницы, потребил перья в стаканчике…
— Сам такое предложение не внесу, но против не буду.
Ну и то хлеб. Устал Петр Аркадьевич от интриг, да закулисной возни — вот и сдался быстро.
Я задумался. Что же, коли такого предложения нельзя внести ни премьеру, ни мне, у нас есть главнокомандующий, значит, остается челночная дипломатия и дорога мне опять в Царское Село.
Несмотря на то, что гвардейские части в почти полном составе отбыли на фронты, город куда больше был похож на военный лагерь, чем прежде. Усиленные блок-посты со шлагбаумами на въезде, достраивается забор вокруг Фермского парка, автомобили с генералами и офицерами так и шныряют туда-сюда… Даже конные патрули организовали. Вся движуха концентрировалась в недавно законченном Федоровском городке, точнее, вокруг Ратной палаты, где вместо музея русских войск развернули Ставку. А что, Главкому удобно — пять минут пешком и на рабочем месте. Я же, пока туда добрался, прошел три проверки, но все быстро, видно, что рутина отработана.
На остроконечной башне Ставки возились солдатики — не иначе, ставили антенну радиостанции, в ворота мою машину не пропустили, велели оставить снаружи. Николай оторвался от высокой стратегии (если честно, то за него всю работу Ставки тянул генерал Алексеев) и снизошел до разговора, во время которого выкурил четыре или пять папирос, невзирая на присутствие Алексея, хорошо хоть дымил в форточку. Алешка очень любил все военные дела и носил чекмень с погонами, газыри и даже кавказский кинжал — по полному праву, как верховный атаман всех казачьих войск. Насчет кинжала, я правда, сомневался — Аликс ни за что бы не разрешила сыну таскать острый предмет, так что или декоративный, или накрепко припаянный к рукоятке.
Николай меня выслушал, но не проникся, и тоже, как у Столыпина, главный аргумент был “ставленник Распутина”.
— Государь, так у меня хорошие отношения со многими людьми, что же, они все мои ставленники? — развел я руками. — Рабочие отношения, ничего больше. А коли каждое лыко в строку, то и Туркестанов, и Гучков, и Янжул — мои ставленники.
— И Корнилов, и Милюков, и Зубатов… — добавил император — Нет, даже не проси!
Ладно, не получилось в лоб, значит что? Правильно, “нормальные герои — всегда идут в обход”. Я поймал Демчинского — велел идти к Аликс, капать на мозги царице.
— Потом — пущай кого хотят, а сейчас нужон Палицын! — втолковывал я фавориту — Того и гляди фронт развалится!
Это я уже пугал. Демчинский — к бабке не ходи — растреплет все по дворцу, а мне только того и надо.
— Это у вас такое видение было, Григорий Ефимович? — Николай угодливо заглянул мне в глаза
— Не твово ума дело — оборвал я фаворита — Иди к царице!
Потом велел слуге найти младшего Распутина. Пропихнуть Палицына в министры можно было только совместными усилиями. Пока Дмитрия искали, успел пообедать и даже сходить в домовую церковь — поставить свечку за успех мероприятия.
— Чего звали, батюшка? — Дмитрий был обряжен в военную гимнастерку, сапоги. Только сейчас я заметил, как сильно вытянулся, возмужал. Растут дети-то…
— Ты с Алексеем приятельствуюшь, учишься вместе — я взял Дмитрия за затылок, приблизил к себе — Иди сейчас же час к царевичу, жалуйся — мол, тятенка розг дал, зол был сильно.
— За что же мне розг?! — удивился Распутин-младший
— И царевич спросит. Ты скажи, что зло срывал. Алексей спросит, за что зло. А ты скажи — мол, в Думе никак военного министра не утвердят — все от страха в штаны наложили, мол войну проиграть можем.
— А мы можем? — Дмитрий аж рот открыл
— Очень даже. Так что дуй к Алексию, обхаживай его. Говори, что у тяти есть хороший человечек на примете, но нужно шепнуть Его величеству. Справишься?
— Само собой!
У сына аж глаза загорелись. Я потер руки. Сеть расставлена, а я словно паук засел в засаде.
Ловушка сработала на следующее утро. Уже на завтраке, куда меня специально пригласил личный камердинер Николая — Терентий Чемодуров — почти сразу зашла речь о военном министре.
— Очень Сухомлинова рекомендуют — вздыхал царь, попивая свежевыжатый на английский манер апельсиновый сок
— Не будет дела. Пока приедет, да вникнет… — осторожно оппонировал я — На переправе коней не меняют