Я Распутин. Книга 4

Лорд-канцлер покривившись согласился, о совместном ударе по Турции тоже легко договорились, согласовав сроки и задействованные части.

Провожали Черчилля на вокзале вместе с Гучковым. Погода испортилась, ветер пригнал неприятные тучки.

— Кажется, дождик собирается — Александр Иванович слово в слово повторил фразу Винни-Пуха, открыл зонтик. Подвинулся ко мне, закрывая от дождя. Все положенные официальные фразы уже были сказаны, мы ждали отбытия литерного поезда Черчилля.

— Вот мне кажется, Григорий Ефимович — паровоз дал длинный гудок, трибуну заволокло паром — Не последний раз приезжает к нам лорд Черчилль.

— Это точно — покивал я, понизил голос — Немцы концентрируют войска возле Метца, явно будут прорывать защитные порядки французов на западном фронте.

— Откуда такие сведения?

— С Корниловым и Палицыным вчера встречался. Давеча французы заинтересовались нашими бомбардировщиками, так организовали перелет «Александра III» над Германией. Да еще фотоаппараты поставили, летели в ясную погоду, вот и отсняли, что смогли.

Гучков оживился:

— Ростех сделал новые авиамоторы? Одним махом до Франции?

— И машину полностью облегчили, летали даже без стрелков и пулеметов.

— А как же Фоккеры? — обеспокоился Александр Иванович.

— Риск есть, — согласился я — Но у «Александра» потолок в пять тыщ метров, немецкие самолеты пока не дотягивают.

— Так может, лучше не во Францию летать, а Берлин бомбить?

— Не получится. Даже на такое расстояние больше горючего нужно, бомб мало влезет. Опять же, с такой высоты куда попадешь? Не дай бог, в школу или больницу какую, сраму не оберемся.

— Нда, непросто все. Но пилоты герои!

— Так они еще и обратно прилетели, три дня во Франции отдохнули, винца попили и вернулись. Ну и каждому прямо после посадки по Георгию на грудь. Как ваш зам говорит, сведения принесли архиважные. Да и французы возбудились, после такой свиньи немцам возжелали купить самолеты, жди, должны на закупку людей прислать.

Гучков помахал рукой выглянувшему в окно поезда Уинни и снова повернулся ко мне:

— Если немцы прорвут французские порядки, союзники потребуют от нас не только атак не только на Стамбульском фронте, но и в Польше.

— Вот им! — я дождался пока Черчилль исчезнет из окна и показал кукиш. — Гнать наших солдатиков на немецкие пулеметы не дам. Ни за какие плюшки.

— Генералы недовольны отступление до линии крепостей — еще больше понизил голос Александр Иванович — Гурко и Рузский зачастили в Царское село, Алексеев их поддерживает. Слышал, что требуют наступления в Польше. Хотят повторить успех Брусилова в Австро-Венгрии.

— Тоже слышал — буркнул я.

Вот не сидится генералам на жопе ровно. Все Суворовами хотят стать, орденов им подавай. Сейчас наберут власти, раздуются и как бы они мне тут после войны не устроили «революцию Меэйдзи» отечественного разлива. «Всю власть обратно императору». И ведь наверняка будут у них лояльные войска, которые можно двинуть на столицу. Черт, черт… Я аж поежился под холодным питерским дождиком. И что же делать? Под стук колес отъезжающего поезда я крепко задумался. Первое. Постоянно тасовать генералитет от фронта к фронту. Чтобы не засиживались, не обрастали верными частями. Второе. Накрутить Туркестанова усилить контрразведывательную работу. Прослушивать телефонные переговоры уже научились, пусть мне приносят расшифровки. Кто с кем любит общаться, на какие темы… И наконец, третья. Надо по этим расшфировочкам выбрать «козла отпущения» и устроить показательную порку. Либо скандал в прессе, либо просто отдать под суд за подготовку переворота.

— Александр Иванович, а помнишь, как мы на Сенатской причесали гвардию из пулеметов?

— Как такое забыть? — Гучков тяжело вздохнул — Мне до сих пор некоторые из военных руки не подают.

— Ты же уже наладил работу в военно-промышленном комитете?

— Все как часы тикает.

— Есть для тебя еще одна работенка. Поехали в Таврический, расскажу.

Глава 14

Что-то кабинет мой в Думе бумагами слишком быстро зарастает. Лохтина нынче дама занятая, но все-таки нельзя до такой степени запускать. Наверное, надо кого из моих секретарей дворцами поменять: из Юсуповского в Таврический.

Я разогнал персонал, поставил у дверей казака из охраны, закрыл на всякий случай окна и даже завел патефон. Гучков с недоумением следил за всеми манипуляциями и сел только после того, как я сгреб со стола бумаги в кучу и перенес их на бюро в уголке.

Вопреки ожиданиям Александра Ивановича, я устроился не за столом, а бок о бок с ним.

— Вот скажи мне, друг ситный, — начал я вполголоса, — ты тоже считаешь что надо все менять?

Гучков поднял подбородок, поправил воротничок полувоенного френча, будто тот его душил, снял и протер пенсне…

— С чего такие разговоры, Гриша?

— С того, что брожений много. Всяк на себя одеяло тянет, думает, что он-то уж ух! Враз все порешает и на белом коне в Берлин въедет.

— Ну, менять многое надо, — неопределенно ответил Александр.

— Так я и не спорю, сам видишь, менял и меняю понемногу.