Я Распутин. Книга третья (СИ)

Корабль гуднул на прощание и буксиры потащили его из лабиринта лондонских доков, пристаней, эллингов и прочей морской инфраструктуры сердца мира — да, пока оно здесь, еще не случились две мировые войны и никому пока не под силу оспорить положение империи, над которой не заходит солнце. Но звоночек англо-бурской войны уже прозвучал и те, кто поумнее, особенно за океаном, начинают прикидывать, как половчее вышибить стул из-под имперской задницы. А что при этом погибнут миллионы людей — фигня, тут серьезные люди о серьезных деньгах думают.

Вот черт, хотел расслабиться “в морском круизе”, а мысли все равно на мировую войну поворачивают. Надо срочно выбросить все из головы и просто дышать морским воздухом, пока погода позволяет. а то налетит шквал в Северном море и сиди себе в каюте, кутайся в плед. Я поднялся на прогулочную палубу и двинулся от носа к корме, обозревая на прощание Англию. В голосе сложился глупейший стишок:

Слева Эссекс, справа Кент

То империи фрагмент,

Прямо Темза, сзади Лондон —

Вот такой антаблемент.

И как обычно бывает, такая фигня прилепилась надолго. Так я и бурчал его до самого Саутэнда, места олимпийской славы, где пароход покинули лоцман, буксиры и таможенники, далее мы двинулись в морские просторы самостоятельно.

— Сзади Эссекс, сзади Кент…

— Прошу прощения, господин Распутин? — окликнул меня ломающийся юношеский басок.

Я повернулся к человеку, коему был благодарен уже за то, что он сбил меня с этого бреда. Совсем молодой человек, лет девятнадцати-двадцати, впрочем, в это время такой возраст считается взрослым, многие с четырнадцати-пятнадцати работают по взрослой норме, а кто и женится. Несколько вытянутое лицо, чуть пухлые по-детски щеки и слабая растительность над верхней губой.

— Да, это я — кивнул охране, чтобы пропустили

— Вас-то мне и надо! — радостно воскликнул юноша, но смутился и продолжил уже спокойнее. — Извините, я не представился, Сикорский, Игорь Иванович, студент Киевского политехнического института…

Сикорский? Игорь? Киев? Неужто тот самый? Я никогда не видел его портретов, но уж такую фамилию знал. И следующие слова подтвердили мою догадку:

— … состою в воздухоплавательной секции механического кружка профессора Артемьева. У меня построена модель винтокрылой машины, она даже оторвалась от земли, но двигатель недостаточно мощный…

Энтузиаст. Прямо с первых слов, не успев толком представиться, начал вываливать на меня детали своего увлечения. Ну да ладно, я-то знаю, куда этот энтузиазм направить.

— Игорь… Иванович, — взял я застрявшего на середине фразы студента за локоть, — я тут уже несколько часов гуляю, продрог малость. Вы не будете возражать, если мы наш разговор продолжим за ужином? Я попрошу стюарда, чтобы нас посадили вместе.

Сикорский проглотил недовысказанное и с жаром согласился, но в самый последний момент его пробила еще одна мысль и он запнулся.

— Видите ли, Григорий Ефимович, я… я путешествую вместе с отцом…

— И вам неудобно оставить его одного?

Игорь с облегчением кивнул.

— За чем же дело стало? Сядем все вместе, ну и познакомимся заодно.

Штампуют их, что ли? Вся здешняя профессура выглядит как близнецы — костюм, галстук, бородка, очки опционально. Не стал исключением и папа Игоря, Иван Алексеевич. Он тут же насел на меня с вопросами о деятельности колоний, поскольку профессионально интересовался “детьми, трудными в воспитательном отношении”, как он сам выразился. Я, сколько мог, просвещал его, а Сикорский-младший страдал — отец полностью завладел моим вниманием и не давал вставить ни словечка о летательных аппаратах. Целый штатский генерал, то бишь действительный статский советник, оказался весьма увлеченным психиатром, не менее, чем его сын — фанатом авиации. Он выведал у меня все, что я помнил, вытребовал адрес Шацкого, к которому вознамерился съездить и посмотреть “как поставлено дело исправления нравственного недоразвития”и уже совсем было принялся разбирать Небесную Россию как “национально-русский проект”. Похоже, одним ужином мы не отделаемся, подумал я, глядя на заскучавшую молодежь. О, точно!

— Иван Алексеевич, а вот насчет колоний, совсем запамятовал — вот же вам прекрасный источник, Антип Стрельцов.

— Прошу прощения? — уставил браду профессор.

— Воспитанник московской колонии, все середения, так сказать, из первых рук.

Я подмигнул Антипу — выручай, мол, он вздохнул и подсел ближе к Сикорскому-старшему. А за меня принялся Сикорский-младший. Восторги моими перелетами я оборвал и предложил сразу перейти к делу. Что мне нужно от Игоря. я знал, а вот что ему нужно от меня, еще не успел узнать.