Я-ректор? Или инкуб, дроу и толстушка (СИ)

— Я устал от своего затворничества, и пять дней назад направился туда, где меньше всего шансов встретить знакомых — в Айлиндел. Там тупо напивался, стараясь залить свою тоску в дешевом пойле. Когда перед глазами уже плыло от выпитого, ко мне подсел старинный знакомец Ланэль. Мы никогда не питали друг к другу теплых чувств, но я уже был в том состоянии, когда все равно кому изливать душу. Тогда я сделал то, о чем буду жалеть вечно — пригласил его к себе в гости. Мы переместились в ловушку, в которой я прятался ото всех полгода, потом я вырубился, — рассказывал принц, прикрыв глаза от стыда и гнева на себя. — В себя пришел связанным и с ограничителем магии на шее. Около суток провалялся обездвиженным, думая, что все это глупа шутка Ланэля, но все оказалось гораздо хуже. Вечером следующего дня он вернулся с избитой девчонкой, которая едва держалась на ногах, а этот гад сделал подвал и закинул нас в клетку.

— Время от времени он спускался и заставлял нас с тоской вспоминать те моменты, когда ему было не до нас. Особенно ему нравилось издеваться над девочкой, та искренне его боялась, а он едва не кончал от ее боли и унижения но, как мужчина ее не тронул. Потом мне показалось, что я слышал голос Марии, но после сильного всплеска магии все стихло, а эльф ушел и не возвращался до самого обеда. Мы уснули измученные ночными издевательствами, а когда он меня разбудил, я не верил глазам, с ним была Ри.

— Она тянула время и отвлекала этого маньяка, как только могла, а когда он решил устроить показательные пытки, то соблазнила его. Ланэль грубо взял ее на столе для пыток прямо перед нами, чтобы унизить и растоптать, но она упорно продолжала играть свою покорность и защищала нас. На следующий день Ри добилась того, чтобы он освободил эльфийку, которая уже сломалась от страха и боли. Он предложил ей выбирать, кого пытать меня или девушку, слава Богам она выбрал меня. Он все равно добрался бы и до меня, но девушка, скорее всего, сошла бы с ума. Ты же знаешь, что нас всех учили терпеть боль, но когда эльф вошел в раж, Дориана придумала, как спасти меня от мучений, перетянув на себя мои раны, заверив, что это непроизвольная реакция связи. А потом они ушли, и я долго был один, прислушиваясь к шорохам, но эльфа видимо не было до самой ночи, а потом Ри спустилась к нам, отомкнула кандалы. Пока она открывала портал, я проверил жилище и нашел эльфа мертвым в ванной. Она разорвала грудь и вырвала сердце.

— Почему она не сделала этого сразу, как только он приблизился? — спросил Доран, прерывая речь принца.

— На Ланэле был защитный амулет, в том числе и от физического нападения. Ри сказала, что у нее есть план, как заставить его снять, похоже, он сработал но, учитывая то, что Ланэль был в ванной голый, думаю, она опять жертвовала собой.

— Ты говоришь, что грудь была именно разорвана, не разрезана? — уточнил я.

— Да именно так.

— Дориана еще слишком молода чтобы полностью оборачиваться, но по-другому она не сумела бы этого сделать. Похоже на это и ушел ее резерв, а с остальным будем разбираться, когда она проснется. Я очень надеюсь, что ни у одного из вас, — я кивнул на всех трех мужей Ри, — не возникнет «гениальной» мысли сейчас ее расстраивать ревностью или обидами? Особенно ты Сейл.

— Я идиот, но не настолько. Я люблю Ри и сделаю все, чтобы она поскорее забыла тот кошмар, — заверил меня эльф.

В нашей гостиной было людно, но тихо. Каждый молчал о своем, только Маша тихонько всхлипывала, пряча лицо на груди у нервного Регара.

Глава 24

В себя я пришла в своей комнате. Слава богам кроме папы, спящего в кресле, больше никого не было. Не готова я встречаться со своими мужчинами, не хочу видеть их жалость или осуждение. Воспоминания о вчерашнем аде слегка померкли, но уже никогда не забудутся. Вся моя недолгая жизнь разделилась на — до и — после. Если бы речь шла только обо мне, наверное, я бы терпела и надругательства и пытки, но ради спокойной жизни моей семьи и любимых мужей я бы убила еще раз. В душе было гадко и грязно. Мне казалось, своим присутствием я пачкаю этот мир, поэтому я не хотела пока никого видеть, не хочу их замарать, пусть останутся чистыми.

Стоило мне шевельнутся, отец открыл глаза и с беспокойством и любовью посмотрел на меня.

— Ри солнышко, ты как? — спросил он, а я растерялась. Папа никогда не называл меня ласковыми словами. Нет, я всегда знала, что он меня очень любит и гордится неимоверно, но даже когда я была маленькой, не баловал, в отличие от отца Регара.

— Не знаю. Я сделала столько ужасного, что не знаю, как жить дальше. Папа, я убила и Сейла попросила пытать, — начала всхлипывать я, не в силах выдержать его ласкового взгляда, от которого становилось стыдно. Я не заслуживаю. Больше нет.