Я - Русский офицер!

Проснулся он от какого-то странного то ли шума, то ли шепота. Не открывая глаз, прислушался.

— Слушай, Ферзь! Перо мне в жопу, я своими ушами слышал, как «Знахарь» тебя под сомнение поставил! Сказал, что на ближайшем «терлове» раскачает этот «рамс», чтобы тебя «зачуханить», как фраера дешевого! Он говорит, что ты, как положняковый жулик должен этого служивового на штырину посадить. Ты же знаешь, что вору западло с красноперыми в одной хате зависать! — сказал неизвестный голос.

— Мне, Шмаль, понты корявые «Знахаря» известны. Он, сучара, вместо меня хочет положенцем стать, чтобы весь срок тут на больничке оттянуть. А меня на крови этого красноперого повязать! Ему, по концу срока и указу грузина, штрафбат светит. Будет он на фронте своим тендером немецкие дзоты закупоривать. А он знает, сука, что как возьмет ствол в свои грабли, так его ссучат и самого воры к «чуханам» опустят. Вот он и бесится. — сказал знакомый Краснову голос.

Валерка, вроде как во сне перевернулся на бок, и сквозь щель в бинтовой повязке взглянул в сторону говорившего. На кровати, в рубахе и кальсонах, по-турецки сидел не кто иной, как Саша Фескин, и из алюминиевой кружки пил ядреный чифирь. Рядом с ним, опершись на спинку больничной койки, сидел другой урка и, дымя папиросой, почти шепотом разговаривал с Ферзем. Удивлению Краснова не было предела. Что это? Происки судьбы или настоящий господний промысел? Саша Фескин! Кто бы мог подумать, что здесь в глуши колымского края, за тысячи километров от Смоленска, он встретит не только земляка, но и своего заклятого врага детства. Как, как он поведет себя, когда с его лица снимут повязку? В тот миг Валерка вспомнил последнюю встречу с Сашкой, когда он вырубил его на футбольном поле. Вспомнил и мальчишескую дуэль из-за Ленки, в которую они оба были влюблены.

Сейчас Фескин не знал, что среди этих повязок, среди этих бинтов лежит Краснов. А зная, мог вполне задушить его. Мог, убить его ножом. Ведь по воровским законам все было бы честно и правильно. Завалить служивого было во все времена каторжанского закона в почете.

Анализируя свое положение, Краснов впервые в жизни испугался. Не было страха, когда за ним гнались НКВДешники. Не испытывал он такого страха, когда один на один шел в лобовую атаку на «мессер». Не испытывал Валерка и страха в плену, когда знал, что его в любой момент могут расстрелять немцы. Сейчас он просто не хотел быть зарезанным, словно безропотная овца. Он не хотел погибать от рук того, с кем раньше делил не только окурок «Беломора», но и авторитет среди дворовой шпаны.

Знахарь появился на больничке на следующий день, когда Валерке было уже значительно лучше. Он делал вид, что лежит без чувств, а сам впитывал все то, что происходило в тот момент в лагерном лазарете.

— Эй, Ферзь! Я тут с жуликами покалякал, тебе западло в одной хате с краснопогонником чалиться! Ты же знаешь наши законы? Или ты его, или мы тебя! Самсон сказал: «Пусть Ферзь сам решает». А я, так кубатурю, ты в полном форшмаке! На вот, держи перо, и подумай, куда его воткнуть. — сказал Знахарь, и бросил каленую заточку на кровать Фескина.

— Да пошел, ты! Я знаю, что ты замыслил. Ты же чуешь, что тебя уже через месяц в штрафбат за яйца возьмут. Ты же не «контрик» и не РТДешник, а блатной! А по указу грузина все блатные, после срока, идут в штрафбаты. Будешь сука, кровью искупать свою вину перед Родиной. А я тут отлежусь! А что касается красноперого, так он летун. Как прилетел, так и исчез! Его уже завтра заберут в поселковую больничку. Там все кремлевские «лепилы» сроки тянут.

— Мое дело предупредить! — зло и с гонором сказал Знахарь.

Оставленная на кровати Ферзя заточка, мелькнула в свете лампочки белой молнией и с хрустом костей, впилась ему в шею. Знахарь замер. От мгновенной боли, пронзившей его, он вытянулся, словно телеграфный столб, и тут же, отдав богу свою душу, рухнул лицом на пол. Кровь из горла и рта растеклась большим бурым пятном по-вежевыскобленному больничными «шнырями» полу.

— Только, сука, аппетит мне испортил, — сказал сам себе Саша Фескин, и как ни в чем не бывало, взяв в руки «весло», с задумчивым видом продолжил наворачивать больничную пайку из вареной картошки с соленой олениной.

Валерка при виде этого оторопел. На его глазах сейчас произошло убийство. Он думал, Фескина сейчас схватят, потащат в карцер и к его сроку добавят еще лет десять. Но он ошибался.

«Кум», старлей из госбезопасности, появился ближе к отбою, после того, как вынесли вперед прохарями Знахаря. Старший лейтенант НКВД, зайдя в палату и, сняв шапку, присел на кровать Фескина. Ничего не говоря, он, молча и размеренно достал из планшета протокол, ручку и спокойным тоном и даже улыбаясь, спросил Ферзя:

— Ты че, Фескин, совсем тут на больничке охренел! За что ты завалил жигана!? — сказал он, сходу напирая на урку, желая получить от него признательные показания.

Ферзь открыл тумбочку и, достав папиросу, закурил, предчувствуя долгий и задушевный разговор с опером.