Я садовником родился

- А сумка кожаная тоже среди вещей была?

- Какая сумка? Ах, сумка. Была. Черная, кожаная, с пряжкой. Но Лилия сразу сказала, что вещь не для нее. Подруге, мол, отдам. Той подойдет. Значит, и другие вещи тоже отдала. А платок-то новый был. И пузырек с духами полный, нераспечатанный.

- Вот тебе и решение проблемы, - вздохнул Алексей. – Спасибо, Полина Михайловна. Мы, пожалуй, пойдем.

- А вещи-то? Вещи?

- Я уже их посмотрел. Убийца вашей дочери скоро предстанет перед судом.

Алексей сказал это торжественно, и подтолкнул Барышева к дверям. Тот все еще не мог прийти в себя от удивления.

- Ну и что? – сказал он, едва вышел за порог. – Что это нам дало?

- Давай выйдем, на лавочку сядем. И я тебе скажу.

В лифте Серега переминался с ноги на ногу от нетерпения. На улице схватил друга за плечо, резко развернул лицом к себе:

- Давай, говори!

- Могу я тебя чуточку помучить? Шучу. Время не ждет. Значит, слушай: все это настолько очевидно, что я не могу понять, как с самого начала лопухнулся. Одна из женщин была лишней. И это именно Вика. Луговая трава, не цветок. Он просто ошибся. И вовсе не хотел ее убивать. У него, ведь зрение слабое. Он убил Лилию, потом захотел убить Марго. Ты сам представь картину: Лилия отдала ей вещи богатой подруги, которые бес толку валялись в шкафу на полке. А Марго экономила на всем, хотела дожить последние дни, как человек. Кто бы стал о ней заботиться в больнице? Она копила деньги, потому и вещи у Лилии брала. Среди них были духи и пестрый шелковый платок. Марго его часто надевала. И желтый пакет довершил картину. Он же не знал, что Виктория зайдет после работы в супермаркет и купит мороженое с кока-колой. И на сцене появится яркий  желтый пакет. А в подъезде темно. Помнишь, Флора говорила, что он все время принюхивался? У этого человека недостаток зрения компенсируется острым обонянием и тонким слухом. И движения неуверенные, не потому что он пьяный. Он просто слабовидящий. Потому и линейку на шею с первого раза не мог закинуть. Отсюда и царапины. Ошибка, элементарная ошибка. Он хотел убить не Викторию, а Марго.

- Но зачем?

- Цветы, наверное. Помешан на цветоводстве. Он и павильон потому поджег, что не мог найти нужную тетрадку. Не в состоянии был разглядеть написанное, вот и решил уничтожить все бумаги. Чтобы наверняка. Роза не знала этого человека в лицо, а Марго, как раз знала очень хорошо. Она все рассказала подруге, а та записала.

- Но тогда получается, что это…

- Воробьев, да?

- Не может быть, Леша! Не узнать свою собственную жену?!

- Может, он ее потом узнал? Когда она уже была мертва? Или раньше, но все равно ненавидел ее так сильно, что стал душить до конца.

- И что теперь делать? К нему идти?

- Знаешь, Серега, иди к нему один. Я не могу.

- Ты, все-таки, с ним разговаривал?

- Серега…

- Ты разговаривал. Добрый, да?

- Все могут ошибаться. Мне показалось, что он человек, который слегка запутался. Но, все равно: человек.

- А он скотина. Он… Слов-то таких нет.

- Ладно, давай без эмоций.

- Боишься, что я сам его придушу? Не доведя до отделения? Правильно боишься.

- Только пусть это будет без меня. Неловко, что он меня так обманул. Еще и «спасибо» сказал.

- Я его сейчас задержу, и отвезу на допрос, если сразу не расколется. А ты к жене можешь идти. Под теплый бок. Со всей своей сентиментальностью. А жестокий Серега Барышев поставит в этом деле точку.

- Ну, я пошел? – тоскливо сказал Алексей.

… все цветы мне надоели

Я давно уже никому не говорю, какое у меня зрение. Минус сколько. Это так много, что люди все равно не в состоянии понять и представить себе, что это такое. И они начинают меня жалеть. Вслух. А я чувствую только скрытую радость в их голосе: «Ой, как хорошо, что это не у меня!». Потому что сразу после слов сожаления они торопятся сообщить о своем отличном зрении. В крайнем случае, о небольших с ним проблемах. И даже не подозревают о том, как это меня раздражает. Поэтому я давно уже делаю вид, что все нормально.

А, меж тем, близорукость моя некорректируемая. Не улучшают ее ни очки, ни контактные линзы. Я живу в своем, особом мире. В нем нет людей, только туманные, расплывчатые пятна. Цветные пятна. Пульсирующие пятна, если я пытаюсь в них вглядеться. Но я не чувствую себя ущербным. Наоборот. Я знаю, как уродливо многое из того, что видят остальные. На это просто незачем смотреть. А то, что домысливаю я – прекрасно.

Я больше слышу, тоньше чувствую. И запахи, и людей. Я придумаю их по этим запахам, и еще по голосам. И уродины могут показаться мне красавицами, а красавицы – ведьмами. У меня свое зрение. Особое.

И я не хочу, чтобы меня жалели.

3

- Что такой мрачный? - спросила жена, открыв Алексею дверь.

- Меня обманули, Сашенька. Человек, которому я сделал доброе дело.

- Бывает.

- Почему так?

- А ты сам всегда хороший?

- Но я же женщин стальной линейкой не душил!

- Что, маньяка поймали? – охнула Саша. – И кто он?

- Не будем об этом. Слушай, давай не будем откладывать, и прямо завтра поедем смотреть на весну? Завезем детей к маме, и поедем.

- А почему с детьми нельзя?