Я – Сания: история сироты

Она открыла одну из дверей, и я увидела уютную комнатку, в которой стояло всего четыре кровати. Не бесконечные ряды, а всего четыре, и каждая – у стены! В двух спали дети, а две стояли пустыми.

– Ты будешь спать здесь, – прошептала она и показала рукой на кровать у окна, – вон там.

Я глазам своим не могла поверить. После гигантской комнаты с нескончаемыми шеренгами железных кроватей, спинка к спинке, спальня на четыре ребенка казалась роскошью.

– Таких спален у нас четыре, – с гордостью сообщила мама Таня и добавила, увидев мои расширившиеся от удивления глаза: – А еще есть класс, где дети занимаются. Пойдем покажу.

Мы вошли в красивую комнату с маленькими столами, стульчиками и одним большим столом для взрослого. На полках красивые книги, на стенах – рисунки и портреты, а еще там была огромная разноцветная картинка, которая мне сразу очень понравилась. Я хотела спросить, что это такое, но постеснялась. Только потом узнала, что это карта мира.

– Вот, – мама Таня обвела комнату рукой, – здесь будете готовиться к школе. Многие ребята из твоей группы уже в следующем году пойдут в первый класс.

Еще она показала мне кабинет логопеда с игрушками, зеркалом и умывальником. Две бытовки, где сушились детские вещи. Шкафы, в которых хранилась одежда.

– Столовую тоже скоро увидишь, – сказала мама Таня так, будто хвасталась, – она замечательная!

Да, я попала в рай. После дома ребенка с его двумя безликими комнатами – гигантской спальней с тридцатью орущими от страха малышами и игровой, которая была для нас и столовой, и гостиной, и всем чем угодно, меня вдруг поселили в настоящий дворец. А еще вместо бабы-яги здесь оказалась добрая Фея. Она говорила со мной. Она называла меня по имени. Она не кричала на меня и не била. Настоящая сказка.

И все равно этот дом пока еще был мне чужим. Незнакомым. А значит, страшным.

Осмотрев все как следует, мы с мамой Таней пошли «по инстанциям». Сначала – в медсанчасть. Там меня раздели, крутили, вертели, смотрели, нет ли сыпи и вшей. Потом – к завхозу за одеждой, потом куда-то еще. Я не запомнила всех кабинетов, в которых мы в тот день побывали, поняла только, что мы ходили вверх-вниз по лестницам весь тихий час. Причем воспитательнице то и дело приходилось брать меня на руки – я боялась незнакомых крутых ступеней и отказывалась по ним идти. Мы вернулись в группу со стопкой новой одежды, которую мне выдали.

Маму Таню сменила вечером третья воспитательница, ночная. Ее звали мама Нина. Я не переставала поражаться тому, что здесь у всех свои имена. И у женщин, и у детей. В доме ребенка я не знала, кого и как звали. Была бесконечная вереница похожих друг на друга лиц детей и взрослых: я только потом узнала, что в каждом учреждении больше ста человек сотрудников. Больше, чем детей. И в детском доме взрослых тоже было очень и очень много – воспитатели, уборщицы, повара, врачи, администрация, прачки, няни. Но воспитатели носили гордое звание «мамы», и поэтому их можно было легко отличить от остальных. Хотя для меня в этих новых звуках не таилось никакого смысла – кличка, и все.

Вечером я сняла новый желтый костюм, который мне так понравился, его забрали в стирку. Больше я не носила его никогда. Мне не давали его надевать, он просто лежал на полке в шкафу, а я не могла попросить, и взрослые просто не знали, что я очень хочу его носить. Я по-прежнему никому не могла сказать, чего хочу. Надо платье – дали платье. Надо колготки – дали колготки. Надо будет штаны – дадут штаны. Так я и выросла из желтого костюма, ни разу больше его не надев. Просто знала, что люблю его, и все. Он стал единственной вещью, которая пришла со мной из прежней жизни.

В тот вечер я много раз повторила про себя свое имя. Соня. «Сооооняяя». Новые незнакомые звуки. Я даже не знала, нравятся они мне или нет. Просто хотела привыкнуть – теперь меня все звали так. Но для меня-то оно было чужим.

Я долго не могла уснуть. Чтобы успокоиться после трудного дня, как обычно, раскачивалась влево-вправо, крутила головой из стороны в сторону по подушке. А потом к нам в спальню вошла мама Нина – ночная воспитательница. Она молча уложила меня на спинку, закутала в одеяло, завернув его каким-то хитрым образом под подушку – качаться в таком замотанном состоянии было неудобно, – и я, наконец, смогла задремать.

Меня и потом часто укладывали так, чтобы я не раскачивалась. Но это не всегда помогало – привычка убаюкивать себя укачиванием осталась до сих пор. Если был напряженный день, я и сейчас сворачиваясь калачиком, покачиваюсь всем телом. Успокаиваю сама себя.