Но здесь, в этом номере с дребезжащим термостатом, мы могли не торопиться. Мы начали нерешительно целоваться, нервно хихикая. Скинули обувь. Поцеловались еще, чуть увереннее, и сняли рубашки. Мы действовали медленно, хотя было мучительно, потому что время впервые оказалось в нашем распоряжении.
В такой не-спешке я разглядел то, чего не довелось прежде. Шрам на его левом плече. Особенность цвета кожи на животе, она была ближе к моему оттенку. Его пальцы на ногах одной длины.
– Мама называла мои ноги ногами балерины, – сказал он в ответ на мое замешательство.
– Ты никогда не говоришь о своей маме.
– Нечего говорить.
– Ты ее любил?
– Что за вопрос? Конечно, я ее любил. – Он замолчал и погрыз ноготь на большом пальце. – И знаю, что она любила меня, но иногда этого недостаточно.
– Ты всегда говоришь, что тебе нужна лишь любовь, – заметил я.
– Наверное, мне тоже пора стать реалистом, – ответил он.
И снова этот удар под дых.
– Я люблю тебя, – сказал я ему. – Ты ведь это знаешь?
– Но недостаточно, чтобы что-то сделать. Недостаточно, чтобы рискнуть. Я рассказал папе. И не думал о последствиях.
– Это несправедливо, – ответил я. – Ты признался отцу до того, как мы познакомились. И он, хочу напомнить, тебя выгнал.
– «Хочу напомнить», – передразнил он. – Как будто я мог забыть. И я рассказал папе, зная, что однажды встречу такого, как ты, и когда это случится, я буду готов.
Отопление отключилось. В комнате похолодало. Я знал, что он имел в виду – во всяком случае, по его мнению. Он признался отцу, чтобы освободить место для меня. Но вместо «такого, как ты» я слышал «кого-нибудь, кроме тебя».
– Без твоего желания ничего не изменится, – добавил он. – А если не изменится, мы так и будем скрываться и платить за пять часов в отеле.
– Осталось четыре, – поправил я. – И это было твоей идеей.
– Хорошо. Хочешь трахаться? – Он расстегнул молнию и сдернул с меня штаны.
В этот момент я захотел, чтобы холод убрался из комнаты. Хотел, чтобы расстояние между нами сократилось. Хотел улучить еще несколько минут заимствованного времени. Поэтому согласился – сказал, что хочу трахаться.
Он накинулся на меня, а я – на него. Я не знал, боремся мы или извиняемся, скрепляем отношения или прощаемся, трахаемся или занимаемся любовью.
Наверное, все вместе.
После мы заснули, прижавшись друг к другу.
Я проснулся из-за засветившегося от звонков телефона. Амми.
Был уже седьмой час. Мне пора было быть дома.
Я оставил Джеймса в номере отеля, добежал до железной дороги и отправился домой. Попытался представить, что случится, если я расскажу родителям. Но это как с фиджийским бунгало: оно существует где-то там, вне моей досягаемости. Я вернулся домой поздно, состряпал для Амми историю, что потерял счет времени, пока готовился к важному экзамену, и, как в каждый четверг, подготовился к тому, что она почувствует мою ложь своим радаром, благодаря которому находила в отчетности клиента недостающие пять долларов и вычисляла в бухгалтерских книгах любые сомнительные дела. Но этого никогда не случалось. Она верила мне, потому что доверяла, в отличие от тех людей, отчетами которых занималась.
Я размазал еду по тарелке, придумав очередное оправдание, что мы поели пиццу, пока занимались. Она нахмурилась, но забрала тарелку, и я побежал в душ, чтобы смыть Джеймса со своей кожи.
В спальне проверил телефон, но Джеймс ничего не написал. Я включил компьютер, чтобы проверить, нет ли от него сообщений в Фейсбуке, но в этот момент ко мне заглянул Абу. Я быстро свернул экран.
– Все хорошо? – спросил он.
Я в миллионный раз попытался представить, что будет, если я ему признаюсь. «Я влюблен, – мог сказать я. – Его зовут Джеймс».
– Можно вопрос?
– Какой угодно.
– Почему Амми так разозлилась, когда Саиф женился на Лисе?
– С этой женщиной всегда сложно.
– Знаю, что Амми злилась на нее еще до знакомства.
Абу вздохнул и сел на край кровати Абдуллы.
– Ты должен понять, – сказал он. – Твоя мама оставила свою семью, чтобы переехать в Америку. И иногда ей кажется, что Америка превращает ее детей в незнакомцев. – Он замолчал и улыбнулся. – Познакомился с девушкой?
«Я влюблен. Его зовут Джеймс».
– Нет, – ответил я хотя бы раз правдиво.
Фейсбук пиликнул от входящего сообщения, и мое сердце встрепенулось при мысли, что я поговорю с Джеймсом.
– Мне пора возвращаться к работе.
Но сообщение было не от Джеймса, а от моего кузена Амира. Мы не виделись с тех пор, как он приезжал в Америку, но последние несколько лет мы поддерживали связь в интернете.
«Как дела, кузен?» – было написано в сообщении.
«Не особо», – ответил я.
Он значился онлайн, хотя у него было пять часов утра. Пока он печатал, я смотрел на монитор. «Расскажи, что случилось. Иншаллах, я смогу помочь».
В голове всплыли слова, которые я не мог озвучить папе, они отчаянно просили возможности вырваться, и мой кузен, находящийся в десяти тысячах милях от меня, казался не просто надежным, а как кисмат, как судьба.
Глава 3
Голод