Я сбилась с пути

– В данном случае это комплимент, – отмечает Абдулла. – Не каждый может выдержать еду Амми.

– Под «не каждый» ты имеешь в виду меня? – интересуется Лиса.

– Я имею в виду людей, которые не привыкли к острой пище, – поправляет Абдулла. – Как Натаниэль.

– Это вызов? – спрашивает тот.

– Ну, ты еще не пробовал ачар-гошт, – отвечает Абдулла. – Если сможешь его съесть, завоюешь мое нерушимое уважение.

Натаниэль накладывает себе черпак тушеной баранины. Фрейя замечает в той порции, что он отправляет в рот, небольшой кусок зеленого чили.

– Стой, – кричит она. Но уже слишком поздно. Лицо Натаниэля охватывает огнем. Он тянется к воде.

– Никакой воды, – говорит Халима. – Станет только хуже.

Но Натаниэль ее игнорирует.

– Тебе нужен йогурт, – подсказывает мама Харуна и отправляется за ним.

Фрейя смотрит на Харуна, его лицо настолько же пепельное и бледное, насколько пылают щеки Натаниэля, тарелка настолько же полна, насколько Натаниэля пуста. Если Натаниэль и заметил неловкость Харуна, то никак этого не показывает. Она пытается поймать взгляд Харуна, чтобы отправить безмолвное сообщение, но занавес опущен.

Когда Натаниэль в третий раз подчищает тарелку – посуда остальных уже отодвинута, – мама Харуна поднимается, чтобы убрать со стола.

– Пожалуйста, – говорит Фрейя, положив руку на ее запястье, – позвольте это сделать нам.

– Я не могу, – отвечает мама Харуна.

Натаниэль поднимается и кивает.

– Мы настаиваем.

– Харун? Поможешь? – спрашивает Фрейя. Она хочет, чтобы он пошел с ними на кухню. Хочет, чтобы он оказался в безопасном пузыре их троицы. Хочет, чтобы он рассказал им, что происходит и как они могут помочь.

– Подойду через минуту, – лишь буркает он.

Фрейя относит на кухню стопку тарелок. Ей хочется поделиться своими соображениями по поводу Харуна с Натаниэлем, но когда тот приходит и встает у раковины рядом с ней, их бедра соприкасаются, она возвращается в парк, за сетчатый забор, в руках у нее бита, а Натаниэль так близко, что чувствуется каждый изгиб его тела, и ее разум становится чистым листом, на котором она рисует сердечки.

– Привет, – вот и все, что она может сказать, глядя на его отражение в окне над раковиной.

– Привет, – отвечает Натаниэль ее отражению.

Они ополаскивают тарелки и складывают их в посудомойку. Одна из мисок выскальзывает из рук Фрейи, и Натаниэль ловит ее.

– Снова меня спас, – комментирует она. – Кажется, ты весь день этим занимаешься.

– И ты тоже.

– Похоже, ты забыл, что я на тебя упала.

– Не забыл. Я рад, что ты на меня упала.

– Ты это уже говорил. Тебе нравится сотрясение мозга?

– Нет.

– Тогда почему ты рад?

– Потому что это спасло меня.

– Спасло тебя? От чего?

Натаниэль перестает мыть посуду, и хоть смотрит на отражение Фрейи, она чувствует, как его взгляд прожигает ее насквозь. Связывающая их веревка натягивается, поэтому между ними не остается места.

– От плана Б, – отвечает Натаниэль.

– Что за план Б? – интересуется Фрейя, ее голос сдавлен, но не как последние несколько недель.

Только Натаниэль не отвечает. В кухню заходит Халима с новой стопкой тарелок.

– Ребята, вы выставляете меня в дурном свете, – ворчит она.

– Что за план Б? – снова спрашивает Фрейя после ухода Халимы.

Натаниэль закрывает глаза и качает головой.

– Неважно.

– Быть медбратом хосписа?

– Возможно, – отвечает Натаниэль, глядя ей в глаза. – Или, возможно, это.

А потом целует ее.

* * *

Его рот на ее губах. Ее дыхание в его легких. Натаниэль может дышать.

Пальцы запутываются в ее волосах. Сжимают бедра. Натаниэль может чувствовать.

Его язык на ее шее. Ее губы на его горле. Натаниэль может ощущать вкус.

Его стон в ее ухо. Ее вздох в его ухо. Натаниэль может слышать.

Его глаза открываются. Ее глаза открываются. Натаниэль может видеть.

Пока Натаниэль целует Фрейю, а Фрейя целует Натаниэля, каждая клеточка его тела, которую он считал мертвой, которая, как ему казалось, не заслужила существовать, оживает.

Один поцелуй. Натаниэль жив.

* * *

– Ребята, вы уже закончили с тарелками? – спрашивает Халима.

Натаниэль и Фрейя отстраняются друг от друга.

– Эм, – протягивает Халима, краснеет и запинается, – папа хочет произнести речь. Так что, может…

Она переводит взгляд с одного на другого и останавливается на Натаниэле, который не скрывает своей радости.

Халима спешит прочь, стараясь не смотреть на них.

* * *

Они заливаются смехом.

– Похоже, нам пора возвращаться, – говорит Фрейя, но не уверена, что способна на это. Может, ее возбуждение не настолько заметно, как у Натаниэля, но у нее слабеют коленки. – Мне нужна минутка.

* * *

А Натаниэлю нужна не минутка. Ему нужна бесконечность.

– Где туалет?

– Думаю, наверху.

Он целует ее еще раз. В этот раз скорее чмокает, попадает в уголок улыбающегося рта. Когда он уходит, его возбуждение угрожает вырваться из кожи.

– Продолжение следует, – кричит ему вслед Фрейя. – Позже.

Подниматься по лестнице больно, но это приятная боль. Живая.

«Позже». Он не рассматривал такую возможность.

* * *

Фрейя возвращается за стол. Она парит, тает, мечтает о том, о чем не следует, находясь за одним столом с семьей Харуна.

– Где Натаниэль? – кто-то спрашивает ее.