Я сделаю это для тебя

— Дядюшка Анри, Женевьев, я тоже не прощаюсь! — полыхнула огненной улыбкой вторая. — Поцелуйте моих девочек!

— Непременно, Жанетта, — улыбнулась я.

Я обняла их обоих — вот, теперь я знаю, каково обнимать хаос. Не страшно, если что. И они тоже отправились — туда, откуда приходят к нам.

А потом нам, оставшимся, тоже пришлось уже открыть портал. И пройти в него, не оглядываясь — потому что всё равно ничего не увидим.

Увидят те, кто вернётся. А будем это мы, или кто-то другой — отсюда не видно.

А пока я шагнула на шершавый пол крепости и едва не запнулась о какой-то мешок с припасами, отскочила со смехом. Мешки — это хорошо, мы их непременно разберём. Не сегодня.

Сегодня мы дома, просто дома. Мы целы, наши люди в безопасности. И это самое главное.

49. Дома

В этом году осень в Поворотнице выдалась очень тёплой и солнечной. Федора Феоктистовна говорила, что вовсе такой не припомнит, а сколько уже она тут живёт! И вот на дворе октябрь, на небе солнце, и даже ещё не все берёзы и не все лиственницы до конца облетели.

Прошло чуть больше месяца после того, как мы вернулись из Франкии. Наверное, можно было сомневаться, всё ли мы там сделали, что могли, но — на дурную рефлексию просто не было времени. Зато были порталы, точнее — у нас был целый один, и это делало наше изгнание уж вовсе и не изгнанием, а просто, ну, жизнью где-то за городом, что ли.

Первую неделю мы размещали всех, кто пришёл с нами, а это было десятка четыре взрослых людей. Многие устроились в крепости, потому что крепость велика, но — женщины и дети остались у меня, и ещё Фелисьен попросился ко мне командовать хозяйством. Я представила его местным, сказала, что это брат уже известного им Рогатьена и маг, и соседи отнеслись с большим уважением. Мой дом ожидаемо оказался переполнен, поэтому я на второй же день оглядела всё это безобразие, и пошла к Егору Ильичу договариваться о плотницких работах. Потому что пока мне осталась разве что лавка на кухне, и на ту лавку ко мне мгновенно явились коты. Вася, Муся и их детёныш, который уже вырос и выглядел почти таким же большим, как взрослые.

Все мои жительницы удивлялись — откуда коты, да ещё и столько! Из летней партии котят разобрали четверых, а пятый, рассказали, не пожелал жить ни у кого, всё время сбегал. А ко мне, значит, явился. Что ж, решила я, будешь Марсиком. И вообще, пока меня не было, они никому не показывались, а стоило мне вернуться — тут же и явились. И теперь поверх меня на лавке разместился ещё и чёрный трикотаж. Я подумала, оставила лавку котам, а сама пошла ночевать к Анри наверх.

Алёнушка и Пётр Иваныч навестили меня вскоре по прибытию. Внимательно выслушали рассказ о наших приключениях в чужедалье, и велели поскорее да поудобнее всех размещать — потому что зима не за горами.

Весь сентябрь у меня во дворе стучали топоры — я зазвала всех деревенских, кто мог помочь, и расплачивалась привезёнными из метрополии тканями, посудой, вином. Ещё следовало обратиться к местным хранителям, чтоб присмотрели за погодой — потому что если вдруг зима, то куда мы все?

В итоге мне утеплили второй этаж, и я выкроила там нам с Анри спальню и себе кабинет, и ещё две небольших комнатки. В одну поселила Терезу с младенцами, во вторую — дочек Жанетты. Все прочие камеристки и гувернантки расселились внизу.

О да, у меня, у нас с Анри внезапно оказалось множество внуков. Младенцы — Эжен и Антуан. Чуть старше — Шарлоттины Анри и Рауль, и подростки — Жермена с Лилианой. Впрочем, девочек взяли в компанию Настёна и дочки Маруси, а у мальчиков, как я понимала, всё ещё впереди. С Терезой задружилась Дарёна, их младенцы были сходного возраста, и они то и дело по очереди за ними присматривали. А Шарлотта сумела подружиться с Софьей, женой Пелагеиного Гаврилы, о чём-то там они вполне разговаривали.

Северин и Меланья поселились в крепости. Меланья училась у Дуни, и чему-то у Рогатьена, и ещё решительно у всех, кто ей встречался. Анри спросил их, не желают ли они отправиться на годик-другой в Фаро, они задумались. В Фаро было относительно спокойно, никаких бунтов и войн, поэтому — почему нет? Они колебались и думали, а потом вернулся из очередного торгового предприятия Демьян Васильич, и привёз видного хорошо одетого мужчину, который — внимание — оказался пропавшим несколько лет назад отцом Меланьи.

Наш купец, конечно, был ни сном, ни духом о свершившейся в Лимее свадьбе, и похоже, всю дорогу знай, рассказывал, какова нравом и наружностью Меланья Никитична, и выходило — что кругом превосходна. И сразу же по приезду, обняв Марьюшку, познакомившись с её дочерью и внуками и прослышав о нашем возвращении, явился ко мне, и гостя с собой привёл.

— Здоровьица тебе, Женевьева Ивановна, — поклонился он, входя. — Ну и дым же коромыслом у тебя!

— И ты будь здрав, Демьян Васильич. Видишь — прибавление у меня в семействе, дети и внуки.

— Радость-то какая! А я тоже с радостным известием. Меланья-то наша где? Потому как тут у нас Никита Андреич Соболев, честный купец, отец её родной, — и показывает на гостя своего.