Я сделал выбор (Записки курсанта школы милиции)

Нам немного стало обидно. Каждому хотелось пойти патрулировать с опытным работником, посмотреть, как нужно действовать при задержании преступника.

Увидев наши кислые лица, старший лейтенант произнес:

— Ничего, ребята, носы не вешать. Мы вам такой участок дадим, что только ходи да прогуливайся.

«Тоже мне, обрадовал, — подумал я. — Мы не за этим пришли сюда, чтобы прогуливаться».

А старший лейтенант тем временем продолжал:

— В вашем распоряжении улица Шота Руставели, от угла улицы Богдана Хмельницкого и до самого Текстильного комбината. Улица прямая, как линейка, освещение хорошее, так что, я думаю, справитесь сами. Участковый что-то не пришел, видимо, приболел, — как бы размышлял он вслух. — Хулиганы там встречаются, а серьезных преступлений — этого нет. Ну, идите, ребятки. Только уговор — всех подряд в отделение не водите, по возможности разбирайтесь на месте. А то я знаю вашего брата, — весело улыбнулся он, — вам только доверь, так вы приведете сюда каждого, кто попытается плюнуть на тротуар...

Напутствуемые старшим лейтенантом, мы вошли в дежурку.

Майор, мурлыча какую-то песенку, решал задачку.

— Он это у нас любит, — пояснил старший лейтенант. — Восемнадцать лет тому назад, до службы в милиции, был учителем. Сюда пришел по общественному призыву, но и по сегодняшний день задачки решает. И когда он этим занят, значит, в городе жизнь идет своим чередом.

— Ну, будет, будет, — улыбнулся майор. — Тебя хлебом не корми, только дай поговорить о моих задачках...

На город опускались сумерки. То там, то здесь вспыхивали лампочки, зажигались неоновые светильники. Редкие прохожие спешили домой, громыхали полупустые трамваи.

— Кому положено, те уже дома, — как бы угадывая мою мысль произнес Степан. — А у нас сейчас на флоте вечерние склянки отбивают, — задумчиво продолжал он, всматриваясь в вечернее небо.

— Мать сейчас корову доит, Ленька стоит около нее с кружкой — ждет парного молока, — в тон Степану тихо сказал Толик.

Вадим шел молча. Трудно сказать, о чем он думал. Уличные фонари отсвечивали на стеклах его очков, за которыми были скрыты умные и всегда по-детски чистые глаза.

Отец у него погиб на фронте, а матери Вадим не помнит. До суворовского он жил у тетки в Ташкенте, куда его привез отец перед уходом на фронт в сорок третьем.

Так и шли мы, размышляя каждый о своем. Улица, действительно, была прямая, лишь в одном месте преградила нам дорогу куча битого кирпича. Здесь шло строительство нескольких многоэтажных домов, а затем опять ровная лента тротуара.

— Ребята, там что-то неладное, — вдруг сказал Вадим, показывая на толпу возле автобуса.

Мы ускорили шаг и, подойдя поближе, увидели пьяного мужчину, преградившего путь автобусу.

Степка подошел и аккуратно взял мужика за одну руку, а я — за другую.

— Чего ты, дяденька, так наклюкался? И не стыдно тебе? — спросил его Толик.

— Хи, хи, — усмехнулся пьяный.

— Надо отправить его в вытрезвитель, — предложил я.

— Правильно, — согласился Степан, — только до вытрезвителя далеко, давайте лучше отведем в отделение.

Остановив попутную грузовую машину, я и Вадим погрузили пьяного и поехали в отделение, а Степан с Толиком остались патрулировать.

В отделении около стойки дежурного стояла всхлипывающая женщина, ее успокаивала пухленькая девочка лет двенадцати-тринадцати.

— Не плачь, мама, может быть, он к Кольке в старый город уехал, — говорила она.

— Да нет же, я туда уже звонила. Он у них три дня не был, — и она опять заплакала.

— Мамаша, подойдите к детскому инспектору, — подойдя к женщине, проговорил дежурный. Лицо его в этот момент было строгим; от добродушия, которое я видел несколько часов тому назад, не осталось и следа.

Дождавшись машину из вытрезвителя, сдав документы и пьяного, мы отправились к ребятам.

Степан с Толиком, пока мы были в отделении, уже дважды подходили к назначенному месту.

На участке было все спокойно, если не считать, что в одном доме пришлось вызывать скорую помощь для роженицы.

Патрулировать молча было скучновато, и мы перешли к излюбленной нашей теме о Степкином карманнике. Как только об этом напомнил Толик, Степан сразу же взорвался:

— Дался вам этот карманник...

А Толик, как бы не замечая Степкиной раздражительности, продолжал нараспев:

— Вечерами карманник выпивал за здоровье Степана.

— Еще бы, — подтрунивал я, — ведь Степка помог ему схватить куш в пять рублей.

Теперь над этой историей уже можно было шутить. Того самого мужичишку, которого два месяца тому назад Степан «спас», несколько дней тому назад задержали в автобусе курсанты-старшекурсники и передали в уголовный розыск.

— Хватит, хватит, ребята, — до слез смеясь, произнес Толик. — Карманник стал уже подсудимым, да и Степка за это время... — Вдруг голос Толика оборвался. Мы отчетливо услышали топот и тревожный крик:

— По-мо-ги-те! По-мо-ги-те! — кричал срывающийся на фальцет мужской голос.