Я сделал выбор (Записки курсанта школы милиции)

Я сначала улыбнулся краешком губ, а затем с безразличием посмотрел на приближающуюся девчонку. Увидев мое холодное, ничего не выражающее лицо, она оторопела.

— Ты... ты... — пролепетала она в замешательстве, — милиционер..? Да..?

— Вам что, гражданочка..? — спросил я как можно строже.

— Я... я... ничего. А... а... а вы, — она умолкла на полуслове и уставилась на меня своими детскими глазами.

Пассажиры уже обращали на Ленку внимание, а она, потоптавшись на месте, снова утвердительно спросила:

— Товарищ милиционер, вы же Леша?! Леша?! — протянула она.

Я решил продолжить эту неожиданную шутку:

— Гражданочка! Вы меня с кем-то спутали.

— Ой, извините! Перепутала, но вы очень похожи на одного моего знакомого. — Она готова была расплакаться.

Мне стало смешно и в то же время жалко девчонку, и я решил прекратить эту шутку.

Но трамвай остановился, и сконфуженная Ленка стрелой выскочила, не доехав до своей остановки.

Эта история меня несколько развеселила, от скованности и переживаний не осталось и следа.

Глава третья

Прошло несколько дней, пока укомплектовали наш курс, распределили по взводам, назначили командиров. И вот мы сидим на лекции в большой аудитории. Передо мной лежит тетрадь, на ее обложке я аккуратно вывел:

«Конспект по уголовному праву курсанта первого курса, пятого взвода Яхонтова Алексея».

Да, я стал студентом, с той лишь разницей, что на плечах у меня погоны. Наконец эта долгожданная минута наступила, и я сижу в аудитории такой же равноправный слушатель, как те, что окончили среднюю школу, и поступили в университет, политехнический или транспортный институты.

Мои размышления прервал Толик Федоров, тот самый чубатый парень, которому в первый день не хотелось расставаться с фуражкой пограничника.

— Чего не пишешь? — толкнув в бок, спросил он меня. — Это же целая наука!

Я стал внимательно слушать преподавателя, который на доске мелом выводил какие-то формулы, объясняя, из чего складывается состав преступления.

«Выходит не так-то просто дать характеристику преступления, если для этого нужна целая наука», — думал я. А из-под руки преподавателя одно за другим появлялись неизвестные для меня слова:

— Объект преступления.

— Субъект преступления.

— Объективная сторона.

— Субъективная сторона.

И каждое из них затем разбивалось на целую группу понятий.

Теперь-то, слушая лекцию, я понял, что юриспруденция должна быть именно наукой, иначе — нельзя.

Вчера, получив учебники и среди них уголовный кодекс, я, не отрываясь от книги, прочитал все двести с лишним статей, как интересную повесть или роман.

Перед отбоем в казарме между ребятами разгорелся спор.

— А я не согласен, — кричал долговязый курсант. — Подумаешь! Двинул какой-нибудь сволочи в морду — и получай два года. А за что, собственно говоря?! За то, что девушку защищал от хулигана?! И на вот тебе — превысил пределы необходимой обороны. Тут что-то не так!

— А ты, Степка, как станешь доктором юридических наук, так и внесешь поправку в закон, — подшучивали ребята.

— А чего там вносить поправку, — снова пустился в рассуждения Степан. — Мы, бывало, в Севастополе как выйдем в увольнение с братвой — так не одному оставляли поправку на физиономии.

Ребята смеялись.

— Ну, брат, поплачут от тебя ташкентские хулиганы. Коленки у всех задрожат, как выйдешь в город.

— Знаете, ребята, — заговорил, смущаясь и краснея тот самый парнишка в очках, с которым мы стояли на остановке трамвая, — я бы все статьи уголовного кодекса высек на мраморном столбе. А этот столб установил бы в центре города. Пусть все читают и знают наш советский закон.

— Мы же не язычники, — прервал его Степка, — устанавливать столбы. Ерунду какую-то выдумал. Начитаются преступники законов и будут тебе же, дурню, голову морочить. Тогда попробуй, засуди его.

— Эх, Степка, дурья твоя голова. Что, по-твоему, все люди преступниками родятся? Я вот точно не знаю, но Вадим прав, — вмешался в разговор Толик Федоров. — По-моему так: если бы люди знали закон, то меньше бы совершали преступлений.

Но спор наш остался незаконченным. Внезапно в казарму ворвался пронзительный вой сирены. Ребята с непривычки вскочили, одни побежали к выходу, другие остались растерянно стоять, не зная, что им делать.

Через несколько минут мы сидели в машине, обыкновенном крытом милицейском фургоне, Я сидел в нем впервые и с интересом рассматривал внутреннее устройство. Ребята попритихли, от их веселья и беспечного настроения не осталось и следа: никто не знал, что же будет дальше.

Но вот в темноте кто-то скомандовал:

— Поехали!

Машина рванула, и к нам в кузов на ходу вскочил подполковник Мирный — начальник нашего курса. Его внешность не соответствовала фамилии. По мнению курсантов, это был не человек, а ходячий устав. Он делал замечания за каждую мелочь. Весь день только и слышно: не садитесь, не стойте, не бегите, поправьтесь, застегнитесь, отвечайте по уставу. Взгляд у него холодный, требовательный, не допускающий возражений.