— Я хочу привести его сюда. Мне очень нужно. Пожалуйста, пожалуйста, ты должна мне помочь! Переночуй где-нибудь в другом месте. Только один раз, честное слово! Я тебе обещаю, больше никогда просить не буду. Шарлотта! — Беверли закрыла глаза, запрокинула голову, изогнув шею, и прижала мелко дрожащие кулаки к щекам. Судя по всему, она считала, что так ее просьба будет звучать наиболее убедительно, и даже такое жестокое существо, как Шарлотта, не сможет ей отказать.
Сбитая с толку Шарлотта воскликнула:
— Да ты что, у меня же завтра зачет!
— Слушай, ты можешь переночевать в соседней комнате, у Джоанны и Хиллари! У них и запасной матрас есть.
— Как это? Я их почти не знаю!
— Зато я их знаю. Они всё поймут. Так все делают.
— У меня завтра зачет! Мне выспаться надо!
Беверли склонила голову набок и шумно выдохнула. Судя по выражению ее лица, у нее просто в голове не укладывалось, что на свете бывают такие бесчувственные, жестокие люди, не умеющие сосуществовать с другими и игнорирующие их потребности. Подумаешь, попросили тебя переночевать в другой комнате — дело-то житейское. Беверли явно приходилось сдерживаться, чтобы не высказать все, что она думает по этому поводу. Старательно сохраняя просительные интонации в голосе, она заглянула в глаза Шарлотте и сказала:
— Шарлотта, ну послушай меня. Ты прекрасно выспишься. Тебе нужно только перейти в соседнюю комнату и лечь на запасной матрас. Это займет три секунды. Ты и проснуться-то не успеешь.
Шарлотта чувствовала, что силы оставляют ее, а решимость куда-то уходит, уступая место чувству неловкости. Беверли, конечно, была пьяна, но ей каким-то образом удалось так представить ситуацию и так сформулировать свой вопрос, что отказ выставил бы Шарлотту законченной эгоисткой, не желающей соблюдать элементарные нормы этикета, принятые в студенческом общежитии. Впрочем, при желании можно было бы представить дело и так, что Шарлотта оказалась бы не просто серостью и невежей, но упрямой и зловредной нарушительницей всех неписаных правил для девушек-студенток, вынужденных делить помещение с кем-либо еще и не имеющих возможности вести личную жизнь тогда и так, как им того хочется.
Шарлотта заставила себя сесть. Она прекрасно понимала, что должна отказать соседке, что нет никаких причин уступать и лишать себя нормального ночного сна накануне зачета по очень трудному курсу. Да и вообще — уступать кому-то фактически свою постель?.. И все-таки она словно со стороны услышала свой голос:
— Чей там матрас? У кого спрашивать? Я же их совсем не знаю. — Как только прозвучали эти слова, капитуляцию можно было считать подписанной.
— Я думаю, что вообще-то он принадлежит Хиллари, — затараторила Беверли, стремясь закрепить достигнутый успех. — Спроси у Хиллари, но вообще это неважно. Хиллари… или Джоанна… но лучше спроси у Хиллари. Но в любом случае они обе все поймут. Они свои — что одна, что другая.
Шарлотта медленно, все еще в полусне, спустила ноги с кровати и нашарила тапочки. Она прекрасно понимала, что только что потерпела сокрушительное поражение, не сумев настоять на своем. Вздохнув, она встала и натянула халат.
— Достаточно просто постучаться к ним в дверь, — заверила Беверли. — Хиллари — отличная девчонка, можешь ей ничего не объяснять. Она всегда рада помочь, она такая классная… — Беверли и дальше готова была строчить, как из пулемета, — а все ради того, чтобы выставить не слишком понятливую соседку за дверь.
Так оно и получилось. Сама не понимая, что происходит, Шарлотта вдруг оказалась в коридоре перед дверью практически незнакомых однокурсниц в половине третьего ночи. Хиллари никогда не казалась Шарлотте гостеприимной и вообще склонной к альтруизму. У нее был резкий скрипучий голос и такой сильный акцент, что Шарлотта вначале думала, будто она приехала из Англии или еще черт знает откуда. Впрочем, впоследствии выяснилось, что Хиллари выросла в Нью-Йорке, и при каждом удобном случае, о чем бы ни шла речь, она обязательно вставляла: «Вот у нас в Сент-Поле…», — из чего Шарлотта сделала вывод, что этот самый Сент-Пол — такая же престижная школа, как Гротон.