Я шел с Ганнибалом

— Теперь все будет по-другому! — заволновался он. — Безделью конец! Теперь-то каждый сможет себя показать! И ты тоже! — Он дружелюбно толкнул Сура в бок.

Прошел Силен. Он спешил на площадь посреди лагеря, где разбивали красную палатку.

Карталон презрительно посмотрел ему вслед:

— Этот никогда не поймет, для чего созданы слоны! Но Ганнибал это знает. Ты видишь: его еще нет, а все уже пришло в движение!

Карталон словно помолодел лет на десять. Когда я хотел поднять с земли цепь, которой привязывали Сура, Карталон легко опередил меня. Потом он смешался с толпой погонщиков. Оставшись с Суром, я раскрыл ладонь и стал разглядывать монету. Я радовался, что у меня осталась именно эта монета, хотя она и была меньше первой. Ведь ее подарил мне Сур. Пальма на ней уже сильно истерлась, но это меня не огорчило. Я даже не стал ее чистить. Я сунул ее в мешочек, который висел у меня на шее на кожаном шнурке. В нем я раньше носил свои сбережения; их я выбросил в ту самую шахту, в которой исчезли клады богачей. Теперь в мешочке лежала только одна монета, которую мне подарил Сур.

К вечеру по лагерю разнеслась весть, что Ганнибал вернется через два дня. И сразу же устроит смотр войскам.

— Тогда ты наших слонов не узнаешь! — сказал Карталон.

Его глаза лихорадочно блестели.

7

Возбуждением был охвачен не один Карталон, а весь лагерь. Все лихорадочно чистили оружие, приводили в порядок военные доспехи. Наемники с покрасневшими лицами подставляли солнцу кончики копий и лезвия мечей, чтобы убедиться, достаточно ли ярко они блестят. С доспехов выводили ржавые пятна, всадники чистили скребницами лошадей и так долго возились со своими седлами и оружием, что под конец все сияло — от шлема на голове всадника до копыт лошади. Весь лагерь подмели, перед красной палаткой постелили ковры и установили шесты с натянутыми на них широкими ярко-красными полотнищами. Полотнища и стены палаток колыхались от морского ветра. Воздух был полон вопросов, криков, приказов; иногда раздавалась ругань — это когда у какого-нибудь начальника лошадь блестела меньше, чем у другого, или когда на метательном снаряде вдруг обнаруживались следы ржавчины. За плохо начищенный щит наказывали строже, чем за убийство, и бывало, что людей заставляли взрыхлять коленями и локтями песок перед лагерными воротами, вместо того чтобы дать им время дочистить оружие. Чем выше был поставлен человек, тем больше он волновался, — это было правилом. Некоторые из погонщиков совсем потеряли голову. Карталон все делал очень спокойно и тщательно, а иногда помогал и тем солдатам, которые боялись, что не успеют вовремя подготовиться к смотру. Ясно, что погонщики не могли обойтись без помощи друг друга: один человек мог оседлать лошадь, но не слона.

— Скоро ты Сура не узнаешь! — опять повторил Карталон, когда мы вели слона к палаткам, в которых всю зиму хранилось слоновье снаряжение.

Через несколько часов передо мной стоял колосс, в котором я и правда не сразу узнал Сура. С боков слона свисала попона устрашающе красного цвета, грудь покрывал железный щит, усаженный острыми шипами. На голове укрепили букет страусовых перьев, таких красных, словно они были обрызганы кровью. Так Сур превратился в крепость, готовую двинуться вперед по приказу Карталона.

Изменился и голос, которым Карталон отдавал приказы Суру. Ходячая крепость повиновалась ему беспрекословно. Карталон показал Сура другим погонщикам, чтобы они тоже могли им полюбоваться, сам же расхваливал вид других слонов.

Такими я видел слонов со стены, когда они атаковали Сагунт. Теперь я рассматривал их вблизи уже безо всякого страха. Сур казался мне подавленным. Он печально уставился в пустоту.

— Может быть, ему чего-нибудь не хватает? — спросил я у Карталона.

— Чего ему может не хватать? — ответил Карталон. — Сейчас-то он намного красивее, чем обычно…

Он оборвал разговор, сердясь то ли на меня, то ли на Сура.

— Смотри не осрами меня завтра! — предупредил он Сура. — Ни на кого он не будет смотреть так внимательно, как на тебя. Для него ты самый главный — и ты это знаешь!

Сур никак не реагировал на эти слова. Вечером, когда его опять привязали к колышку — уже без красной попоны, без доспехов и перьев, — он оставался таким же замкнутым. С другими слонами творилось то же самое. Все они были такими же угрюмыми. Было ясно, что им не нравится то, что сейчас с ними делают.

По дороге в палатку Карталон молчал. Только в палатке он дал волю своему раздражению:

— Что он себе только думает? Ему кажется, что он все еще тот самый безобидный пожиратель травы, каким был раньше, а вовсе не страшный колосс, перед которым дрожат целые легионы!

Карталон был взбешен. Казалось, он хочет с кем-нибудь подраться, и всерьез, а не так, как тогда с Гизгоном. Его глаза злобно сверкали, шрам горел.

— Волчье отродье! — гневно выдохнул он. — Давить их надо! Для этого и существуют слоны — для чего же еще?

Его лицо опять приняло спокойное выражение, только глаза еще оставались злыми.