Я шел своим путем. Ким Филби в разведке и в жизни

А незадолго до этого, в начале марта, состояние Кима стало ухудшаться, что, как обычно, сопровождалось бессонницей. Он сидел на кровати ночи напролет, прочитывая одну книгу за другой. Когда я заметила в его руках медицинскую энциклопедию, он признался, что у него «seeing double» (двоится в глазах).

— Как долго? — встревожилась я.

— Трое суток, — ответил Ким, но врача вызывать не разрешил, хотя и прочитал в энциклопедии, что это наиболее опасный симптом сердечного заболевания.

На следующий день после этого разговора Ким падает в ванной. Подняться не может, но сознания не теряет и просит:

— Подними меня.

Тело совершенно безжизненное, и я не могу сдвинуть его с места. Пока набираю номер «Скорой», он пытается ползти. Я прошу не двигаться, не напрягаться — это опасно. Все еще не могу дозвониться. Подкладываю ему под голову подушку, и он понемногу ползет, толкая ее перед собой, несмотря на мои протесты. Когда приехала «Скорая», он лежал в прихожей.

Кима укладывают в постель. Его осматривают терапевт и невропатолог. Они не находят ничего опасного и даже не видят необходимости в госпитализации. Не вызывает у них тревоги и его «seeing double», о котором я им говорю.

Киму становится немного лучше, и следующий день проходит спокойно. Но потом снова наступает ухудшение, появляется сильная одышка. Приезжает лечащий врач, настаивает на госпитализации, и Ким уже не сопротивляется. За ним обещают прислать машину на следующее утро. Когда время переваливает за полдень, я звоню в поликлинику. Мне отвечают, что нет машины и что сообщат, как только она появится. Наконец звонит телефон: машина вышла. Это значит, что она будет у нас через 15–20 минут. Мы одеваемся и ждем. Ким сидит на стуле у двери. Проходит час, другой… Пытаюсь выяснить по телефону, в чем дело. Отвечают, что машина выехала, но куда, не знают. Наконец приезжают, говорят, пришлось куда-то срочно заехать.

В госпиталь приезжаем вечером, Кима оставляют перед пустым кабинетом. Никто не обращает на него внимания. Сидим в коридоре. Некто в белом халате проходит мимо. Пытаюсь остановить — отмахивается. Хватаю за рукав очередной белый халат и слышу одно и то же:

— Подождите. Это не ко мне… Ничего не знаю…

В одном из кабинетов появляется не то врач, не то сестра. Я объясняю, что тяжелобольной ждет больше часа. Она удивляется, но тоже ничего не знает и говорит:

— Ждите.

Терпение Кима безгранично. Наконец кто-то посмотрел осмысленно:

— Одну минутку.

Прошло «всего-то» около двух часов, когда Кима наконец пригласили в кабинет. Врач задает дежурные вопросы, бегло осматривает, записывает. Переодеваю Кима в пижаму, и его увозят в кресле в палату.

На этот раз его поместили в кардиологическое отделение. Основное лечение, как и прежде, состояло из ежедневных внутривенных вливаний — капельницы в сочетании с таблетками, которые он принимал и дома. Я приезжала утром и уезжала вечером, покормив Кима ужином. Задерживаться я не могла, так как раздевалка в госпитале закрывалась в семь часов вечера.

Лечащий врач настаивал на обследовании кишечника. Ким отказывался, так как эта область и желудок никогда не беспокоили его. Процедура пустяковая, уверял врач, и я, решив, что разумно провести такое обследование попутно, уговорила Кима. Он согласился скрепя сердце. К тому времени прошло две недели основного лечения, но прогресс в его состоянии был незначительным. Вопреки уверениям доктора, процедура обследования оказалась очень тяжелой. Ким потерял много сил и вернулся к своему первоначальному состоянию. У него обнаружили полип в кишечнике и назначили операцию.

Кима в моем сопровождении отвезли на машине в хирургическое отделение, которое находилось в старом здании госпиталя. Вскоре в палату пришла сестра и повела его на операцию. Ким с трудом передвигает ноги, задыхается. Сестра быстро идет впереди, изредка нетерпеливо оглядываясь. Я пытаюсь остановить ее, прошу каталку.

— Это рядом, — бросает она, не останавливаясь.

Я верю ей, что это «рядом», вместо того чтобы устроить скандал. Ким безропотно идет, время от времени останавливается, привалившись к стене. Проходим длинный коридор, поворачиваем в другой, спускаемся на лифте. Мой Ким едва дышит, когда мы добираемся до операционной. Обратно его увозят на каталке.

Он признался, что операция была не такой мучительной и болезненной, как обследование. Его оставили в палате, ничего не сказав, и мы, по обыкновению, ждем, и опять все отмахиваются. Я бегаю в поисках врача и ненавижу свою беспомощность, а Киму кажется, что я волшебница, если могу хоть чего-то добиться в этом безумном мире.

— Что бы я без тебя делал! — сокрушается он.

Мне удается наконец найти врача, который говорит, что если мы успеем, то можем уехать в свой корпус на машине, через 15 минут. Мы успеваем.