Я шестая

   Новая напасть ввергла публику в следующий вираж растерянности. Зато Роза перестала мешать жалобы с требованиями, переключившись на проклятия, насылая их на всех сразу.

   Инспектор понял, помощи не дождаться и попытался обрести свободу, энергично пошевелил бедрами. Послышался треск ткани, а заключённая, словно приклеилась. От отчаяния мужчина издал грудной звук, так как от злобы слова застряли в горле.

   Хрипение инспектора, сходное с предсмертным, всколыхнуло лес человеческих рук. Они устремились к отчаявшейся женщине. Кто-то ухватил горемычную и отбросил в сторону. Роза забилась в угол, понимая, что находится уже за пределами интереса толпы.

   * * *

   Григорий Фёдорович изо всех сил подавлял боль, расползающуюся по всему телу. Его сознание раздвоилось: «Как опростоволосился, жуть постыдная!» – причитала одна половина мозга, другая – пытаясь загладить ситуацию, предлагала немедленно уничтожить паскудную бабёнку.

   Но откуда было ему знать, что данный отрезок судьбы предрешён тем. Кто пишет сценарий для «театра» планеты Земля. И что именно в этот миг сплетается его роль трагика с судьбой ненавистной женщины.

   От досады Григорий Фёдорович был готов содрать с узницы кожу и съесть на глазах у всех, лишь бы оплошность осталась незамеченной. Проделывая в воображении задуманное, выпалил следующее:

– Уважаемый, Виталий Семёнович! Она новенькая, не прижилась, но сегодня же, в Розарий воткну!

   Виталий Семёнович заспешил к выходу, пыхтя горячим паром.

– Как глупо получилось, – сокрушался начальник тюрьмы, стараясь не отставать за взбешённым инспектором.

– Мы ей в Розарии умишко-то взрастим, она своё получит. Не сомневайтесь Виталий Семёнович! – выдавал бедняга обещания и хотел, выпрямить спину, но последовал очередной спазм мышц.

– Ой!… – вырвался предательский стон.

   Виталий Семёнович словно ждал момента:

– Ты… у меня сейчас пополной огребёшь, Жора!!! – взревел он, нависнув медведем над невезучим начальником.

   Григорий Фёдорович отпрянул от испепеляющего взгляда. Инспектор живо подтянул брюки. Однако, все заметили полоску шёлковых трусов в сине-зелёный горошек. Фёдорович прижался к Чугунной Бабе, передав по эстафете не дружелюбный взгляд. Та приготовилась писать заявление об увольнении.

– В Розарии соки выжму. Ох… высушу сучку! – грозился он, отойдя от боли. – Там… гадину, наукам жизни обучат! Ещё как отшлифуют! – вопил в запале, не подозревая, что выдаёт пророчество не только для заключённой но, и себе тоже.

   Именно полученный Розой опыт в Розарии, забросит его в перипетии судьбы, которые не приснились бы в кошмарном сне.

   Вздыхая каждый на свой лад, служащие придерживались следа рассерженного Виталия Семёновича. Григорий Фёдорович, плёлся, опираясь на мощную руку Чугунной Бабы.

   «Хоть бы пронесло, иначе несдобровать», – печалилась она, сокрушаясь, что вовремя не отреагировала на выходку арестантки.

   Тут её осенило:

– Григорий Фёдорович, а давайте прикинемся, мол, машина здохла и всякое такое… Шоферюгу беру на себя. Упоим обоих, чтобы по утряне мамку не помнили. А? – предложила она, чуть ли не видя себя уже в длинной очереди безработных.

   Высказанная мысль приспела кстати, хотя нос начальника недовольно сморщился, глаза выдавали обратное. Смотрительница ухватила настрой и добавила:

– Всё сама обтяпаю!

– Жесть!… Облажалась и меня подставила, да уж… расстарайся, – проворчал тот.

   Она вздохнула и ускорила шаг.

– Куда по-пё-рла? – коснулось женского слуха болезненное кряхтение.

   Но смотрительница уже намётывала план предстоящей попойки.

   «Охамела стерва. Ну, гады, все попляшут, пусть только боров отчалит… всем раздам на магарыч», – негодовали начальствующие мысли.

   Между тем толпа, во главе с инспектором, скрылась за поворотом…

– К медичке отволоки, пусть чем-нибудь наширяет, нету мочи терпеть. Сама – как условились, – отдал Фёдорович распоряжение и погрузился в омут предстоящих страданий: медицинский кабинет превратился в комнату пыток, мир исчез в непреодолимом страдании.

Глава 9

   Для арестантки событие, как мизансцена пронеслась на одном дыхании. Она поднялась с пола, отряхнулась и отправилась досыпать. На пути попалась крыса, стегнув жирным хвостом, метнулась под стол. Роза, почесав ногу, пробубнила:

– Размотались… предатели… где раньше были? Нет, чтобы выдрать господам глазищи. Заныкались трусы проклятые…

   Ворчала она не со зла, скорее для заполнения давящей пустоты. Тут… на что-то наступила, нагнулась, подняла небольшой серый кусочек.

– Так это от штанов, – догадалась она и представила лицо господина при виде крупной дыры.

   Роза, зажав в кулаке мягкий клочок ткани, раскатисто рассмеялась. Камера словно ожила: мрачные стены посветлели, излучая тепло. Неожиданное веселье образовало голубое пространство, изгнав гнёт из углов. Смех, проникая в камни, словно согрел и просушил их. Пространство наполнилось благоуханием и уютом. Да и узница пропиталась чудной невесомостью: хотелось вальсировать, парить в вихре пьянящих ощущений.