Я (СИ)

Внезапно мне приходится сдерживать хохот. О, моя душа от тела мало чем отличается, особенно по меркам современного общества, пропитанного толерантностью. А точнее, толерастией. Дело в том, что перед вами всеми стоит самый настоящий гомофоб. Хотя правильнее было бы назвать меня «гомохейтером», потому что окончание «фоб» означает боязнь, а у меня только ненависть. Артем, кстати говоря, толерантен. Идиот.

— И почему же так? — Евгений явно сдерживает смех, косясь на четверых ребят, ожидающих своей очереди.

— Может быть, воспитание, — пытаюсь оправдаться и тут же понимаю, что этот аргумент глуп. Мое воспитание заставляет ненавидеть не только гомосексуальные, но и традиционные отношения. Спасибо отцу.

Мама любила отца, а тот... Нет. Явно нет. До моего рождения, как мне пришлось узнать, он пил, бил мать, приводил друзей. Когда же мне пришлось родиться, то он просто свалил из дома на несколько месяцев, а после, когда кончились деньги, явился обратно. А что мама?

Мама не видела мужского внимания. Ее угнетал пьющий старший брат, а младшая сестра всячески принижала, родители бросили их на произвол судьбы, как только старший достиг совершеннолетия. Поэтому, как только отец ввалился в квартиру, полуживой, в порванной грязной одежде и промямлил что-то отдаленно похожее на извинение, моя мама приняла его с распростертыми объятиями.

Мне вспоминается, как она однажды пришла домой. Эти глаза, полные боли и ужаса. Тогда она впервые застала отца за изменой. Тот, собственно, и не скрывал. Его все устраивало.

— Все-таки он с кем-то трахается, — произнесла она, стаскивая уродливые сапоги и кидая пакет с дешевыми продуктами в угол.

Мне хотелось любви, но не хотелось брака, потому что штамп в паспорте не гарантировал верность партнера и никак не помогал пережить измену. Измену того, кого ты любил все эти годы. Как музыкант, могу сказать, брак — ужасная фальшь.

Мужчины так устроены. Им нужен секс, дорогой Евгений. По крайней мере, большинству. А те, кто ценят душу, давно женаты на сексапильных стервах с «богатым внутренним миром».

Харон, словно прочитав мои мысли, до хруста сжимает кулаки.

— Все это копится во мне довольно давно. Мне некому сказать, — пожимаю плечами. — К брату совсем этим я не пойду, а сестра говорить-то не умеет.

— Ты рассказываешь эти истории, — усмехается Смерть, — чтобы удивить меня?

— Вы сами поставили условия, — не замечаю того, как мои руки больше не скрещены. Чувствую себя Бриенной Тарт на приеме у Болтонов. Ох уж эти гиковские сравнения. Гик, гомофоб, толстуха — просто мега-набор для современного борца с ошибками природы. — Да и чего мне бояться? Куда хуже и ниже?

Смерть хохочет.

— Некрасивая внешность, слабость характера и кипящая внутри ненависть. Прекрасно. Что-то еще?

Да, впрочем, все. Но это все ерунда по сравнению с тем, что мне не удается находить общий язык с людьми. Мой единственный друг Артем — любовь всей моей гребаной жизни. Но…

Френдзона, бессердечная ты сука! Почему? Мне снова объяснить, почему никому не симпатична рыба-капля?

Так вот сложилось, что этот идиот обучался со мной в одной школе. И мы с ним были довольно-таки дружны, несмотря на его беспросветную тупость и желание вывести меня из себя, до тех самых пор, пока он не пришел в белой, очень подходящей ему одежде. А белый цвет мне очень сильно нравился.

Собственно, теперь как и сам Артем.

Он часто попадал в передряги. Например, в аварии, которая унесла бы на небо любого человека, он остался жив и, как бы это ни было удивительно, здоров. Говорят, если суждено умереть от инфаркта, то на машине не разобьешься.

Всякий раз, как только он попадал на больничную койку, мне приходилось звонить ему, спрашивать, как самочувствие. Потому что так требовал наш классный руководитель.

Только лишь из-за этого мы по два часа молчали, слушая в трубке редкие глубокие вздохи, словно бы говорящие: «Ну повесь ты уже этот чертов телефон!». Мне понадобилось время, чтобы собраться с мыслями и признаться ему в симпатии. И все зазря.

— В зеркало посмотри, — сказал он тогда. И все его слова по поводу красивой души перед этим померкли. Теперь стало понятно, что это был совет от лучшего друга, а не отказ от любимого человека. Он ведь пытался как-то поменять меня… Идиот. Такое не меняется.

— Сложный случай, — произносит Смерть, вздыхая и откидывая голову назад. — Эй, — щелкает пальцами перед носом Евгения, — ты чего?

Тот мотает головой:

— Заслушался.

После выписки Артем пришел к нам домой, поблагодарить меня за помощь и поддержку. Он единственный, кто знал, что у меня творится в семье.

— Инвалиды живут. Слепые живут. Несчастные. Все живут. А ты? Только ныть можешь, — отмахивается Смерть. Меня охватывает холод. — Скука.

Артем знает то, что, когда мне было тринадцать, у отца стали сдавать нервы. Нехватка денег, быт, семья, которые его угнетали. Он долго сдерживался, но алкоголь и случайные драки его бы не сдержали. Поводом становилась моя любая оплошность, после которой мне здорово влетало. Иногда даже неправильный взгляд становился причиной избиения, потому что так отец успокаивал нервы.