Возможно, Люша, как и другие, страшится на уровне подкорки. Страшится признаться, сказать правду. Это залихватское отношение к жизни вдалбливалось тысячелетиями, начиная с допещерных времен. Еще со дня, как человек слез с дерева и внезапно осознал ужасающую истину, что даже если удастся избежать всяких саблезубых тигров, то все равно помрет так же точно, как если бы попал в пасть пещерному медведю.
Лариска всю дорогу молчала и таинственно улыбалась. Я высадил ее возле ее дома, она поцеловала меня в щеку и юркнула в подъезд.
Я проводил ее взглядом, так принято, если уж лень провожать до двери, вырулил на шоссе, тут же подумав, что мы и сейчас оправдываемся, оправдываемся, оправдываемся!.. Как будто нечто трусливое и неполноценное, которому нужно доказывать право на жизнь вообще. Хоть на короткую. Доказываем, что жить долго хотим, чтобы можно было работать и творить, постоянно приводим в пример Пифагора, Павлова, Тициана и тех немногих, что жили долго и работали до конца дней.
И постоянно уверяем, что только ради этого и хотим жить долго, бесконечно долго. И что не хотим и никогда не согласимся на такую вечную жизнь, если это будет вечная старость.
Конечно же, это ложь, защитная реакция на все эти дурацкие гыгыканья: вечно жить хочешь, га-га-га, а хрена не хочешь, гы-гы-гы?.. На самом деле жить вечно жаждет все живое. Достоевский соглашался существовать в любой старости и даже вечно стоя на одной ноге над пропастью. Тот же ад и жуткие адовы муки придуманы в мечте о вечной жизни! Хоть в аду, хоть в котле с кипящей водой, но – жить!..
Жить вечно для того, чтобы работать, работать и работать, – это оправдание. Конечно, будем работать, работать и работать. Мы из тех, кому нравится работать и получать результаты, но все-таки это уже развитие идеи вечной жизни, а в основе просто желание не умирать. Жажда. Неистовое стремление. Сперва – просто не дать оборвать свое существование.
А уж потом – работать, потому что настоящий человек не мыслит жизнь без работы, без улучшения окружающего мира, без перестройки мироздания сперва на уровне пещеры, потом – планеты, Галактики, Вселенной...
И конечно же, какой невообразимой ни будет жизнь в сингулярности, какие бы новые свойства у человека ни появились, но работать и перестраивать мир будет обязательно. Потому что развивающаяся и усложняющаяся Вселенная для того нас и создала. Мы и есть Вселенная, получившая наконец-то инструмент для перестраивания себя в нечто более совершенное.
На часах половина второго ночи, пора спать, но у меня после таких компашек, как после коитуса, совесть говорит с укором: ну не стыдно такой хренью заниматься, будто насекомый какой?
Курсор привычно скачет по гиперссылкам, он у меня уже знает, что ищу, холодок страха и надежды бежит по шкуре, словно сижу на сквозняке. То один видный ученый, то другой, основываясь на темпах развития медицины и вообще науки, утверждает, что наше поколение – последнее, что склеит ласты от старости.
Более того, если им верить, то у самых молодых есть шанс вообще не надевать белые тапочки. В смысле, при условии правильного образа жизни дотянут до того времени, когда старость возьмут за горло. Все-таки даже те орлы, что орут о необходимости помирать, тоже не жаждут ходить сгорбленными и с палочками в дряблых руках, передвигаясь крохотными шажками и отдыхая через каждые пять шагов.
Конечно, и генетика не должна уходить в отпуск, но даже если генетика подведет, то многое можно исправить питанием, упражнениями, диетой... Есть сотни примеров, когда все родители, бабушки и дедушки, сестры и братья едва доживали до сорока лет, а их внучек, который не захотел умирать так рано, перестраивал свою жизнь и до ста лет занимался наукой, свежий и бодрый, как муромский огурчик.
Словом, мне сейчас двадцать семь лет, и есть все шансы дожить до дня, когда новые технологии продлят жизнь, а потом еще более новые сделают снова молодым, и в конце концов пройдусь по пескам Марса молодой упругой походкой стопятидесятилетнего человека!
Нет, в самом деле, пока последние два-пять лет рыскал по Инету в поисках новейших материалов для совершенствования методов построения объектов в трехмерной среде, наука незаметно для меня и мне подобной массы совершила скачок, которому позавидует и блоха! Вообще-то на самом деле все двигалось плавно, но очень быстро, а так как я не смотрел в ту сторону, то сейчас ошалел от молнией бьющей истины: вечная молодость и, более того, бессмертие – уже не философский вопрос, не извечное стремление человека, как было раньше!
Сейчас это – инженерные проекты. Пока неизвестно, когда будет результат, но уже не мечтания, не грезы, а проекты. Хотя насчет неизвестности тоже не совсем верно. Эксперты уже называют примерные сроки, просто те не совпадают, хотя и все укладываются в рамки две тысячи сорокового – две тысячи семидесятого года.