Я — следователь

Самолюбивый Игорь сдаваться не хотел, его скулы покрылись румянцем.

— Сыщик есть сыщик, — заявил он, — чему бы он ни служил: справедливости или денежному мешку.

— А мне кажется, что вы сами не верите в то, что говорите, — спокойно улыбнулся дядя Миша. — Ну разве можно ваших товарищей сравнивать с каким-то Пинкертоном? На протяжении нескольких лет они бескорыстно ведут борьбу с преступностью, не считаясь с подстерегающими их опасностями и отдавая этому делу все свое свободное время. И результаты налицо. Город почти очищен от карманных воров. Сейчас в месяц бывает два-три задержания, не больше, а раньше было в отдельные выходные дни почти по три десятка задержаний. И я уверен, жители Иркутска благодарны этим ребятам. Недавно шестеро — лучшие из бригадмильцев — награждены Министерством внутренних дел именными часами. В их числе и ваш товарищ по комнате, — дядя Миша кивнул в мою сторону. — Не хотел раньше времени говорить, да уж к слову, — улыбнулся он мне.

— А кто еще? Костовский, Китаев есть? — загорелся я.

— Это секрет, всему свое время.

— Ну, дядя Миша!

— Нет, нет, и не проси, не скажу. Вот соберемся на своем слете, тогда и узнаете. А сейчас я пошел. Поправляйся, — протянул он мне руку. — До свидания, молодой человек, — обратился он к Игорю.

— До свидания, приятно было познакомиться. — Игорь хотел загладить допущенную бесцеремонность.

— А мне, откровенно говоря, наше знакомство не доставило большого удовольствия, — без дипломатии заявил Фомин. Руки Игорю он не подал.

7. Схватка

— Беда, беда, — сказал Михаил Николаевич, как только я появился в его небольшом служебном кабинете, расположенном на втором этаже нового, недавно построенного здания управления милиции на улице Литвинова.

— Какая беда?

— Хуже не придумаешь, — махнул рукой дядя Миша. — Надю Седых ранили.

— Надю? — Мое сердце прыгнуло и покатилось куда-то вниз.

— Ну и побледнел же ты! — Дядя Миша выскочил из-за стола и взял меня под руку. — На тебе же лица нет, вот садись-ка сюда. — Он налил из графина воды и подал мне стакан.

— Где она? — спросил я, тяжело откидываясь на спинку стула.

— Не волнуйся, в нашей клинике. Опасности для жизни уже нет. Было задето легкое, но операция прошла успешно.

Я торопливо поднялся со стула.

— Куда?

— В клинику.

— Сиди, сейчас тебя не пустят, а завтра вместе пойдем.

— Пустят.

— Сиди и не дури. Займемся лучше делом.

— Каким еще делом? — раздраженно возразил я.

— Нужным делом, нужным, мой дорогой!

— Когда это случилось? — Я начал немного приходить в себя.

— Сегодня, буквально три часа назад.

— А как?

— Обстоятельства таковы. Надя с подругами села в трамвай на остановке «Музкомедия», в этот день у них были практические занятия в глазковской поликлинике. И надо же было, некто Ванюхин, освободившийся из мест заключения за несколько дней накануне, орудовал в этом самом вагоне. Надя услышала крик женщины, у которой Ванюхин вытащил деньги, бросилась на помощь, вцепилась в преступника. Крепко, видно, она его держала... Чтобы освободиться, Ванюхин ударил ее ножом и на ходу, раздвинув двери, выскочил из трамвая.

— И его не задержали?! Ушел!

— Пока не задержали.

— Плохо! — невольно вырвалось у меня. — Ой как плохо!

— Поэтому я тебе предлагаю заняться делом. Сейчас я должен быть у начальника управления, а ты побудь здесь за меня и всех приходящих ориентируй на задержание Ванюхина. Вот его фотография.

С карточки, размером шесть на четыре, на меня в упор смотрели маленькие острые глазки, прячущиеся под широкими, как бы обрубленными с краев, короткими бровками. Лицо узкое, удлиненное, лоб низкий, с глубокими залысинами, волосы гладкие, прилизанные, подбородок острый, с едва наметившейся ямочкой, губы тонкие, решительно сжатые, нос прямой, тоже удлиненный. По фотографии можно было судить, что Ванюхину лет двадцать пять.

— Двадцать восемь, — уточнил мое предположение подполковник, — но очень опасен. Уже трижды судим за карманные кражи, действует всегда с напарником и при задержании во всех случаях оказывал сопротивление. Информируй ребят обо всем и предупреди, чтобы были осторожны: меньше чем по трое на поиск Ванюхина не выходили бы. А я буду минут через тридцать.

Оставшись один, я еще раз внимательно вгляделся в фото. «Ну как тут не вспомнишь теорию итальянского ученого Чезаре Ломброзо? Может, он прав», — мелькнула мысль, но я ее тут же отбросил. Немного успокоившись, я старался более четко запомнить черты Ванюхина, и его лицо мне не казалось столь отвратительным. Правда, и приятным его назвать было нельзя, но и признаков патологического преступника я в нем уже не находил.

Первым, кто появился после ухода Фомина, был наш новый член БСМ Анатолий Сосунов. Подвижный, стройный, узкоплечий парнишка, самый молодой из нас, он быстро завоевал всеобщую симпатию и доверие. Был он бесстрашен в любых ситуациях — мы сумели в этом убедиться за короткий срок.

Анатолий учился в университете на первом курсе биофака.