Я служил в десанте

Мы вошли в город в своей форме, только прикрыли ордена плащ-палатками. Было воскресенье. На улице много прохожих. Нас, видимо, приняли за каких-то немецких сателлитов (итальянцев, румын, болгар). Девушки приветственно махали нам руками. Наша рота подошла к зданию почты – оно не охранялось. Мы вошли в здание и, чтобы никто не успел сообщить о нашем появлении, скомандовали: «Всем руки вверх!» А затем объявили через переводчика, что все присутствующие временно задерживаются, но скоро будут отпущены по домам. Служащих поместили в отдельном зале и поставили охрану. Отключив все линии связи, я вышел на улицу и стал ждать прибытия начальства, чтобы доложить о выполнении задания. Почта находилась на центральной улице города. О войне здесь напоминала только разрушенная упавшей бомбой мастерская или магазин похоронных принадлежностей, находившийся через дорогу. Недалеко от почты стояла афишная тумба. Возле нее, опираясь на палку, старик-венгр рассматривал красочный плакат. Меня привлекли звезды на плакате. Я тоже подошел к тумбе. На плакате вверху были изображены силуэты летящих самолетов с красными звездами на черных крыльях. Из них на землю сыпались черные бомбы. В центре плаката располагался черный силуэт, напоминавший кошмарное привидение, с наганом в руке и красной звездой на груди. А внизу лежала убитая девочка с куклой. Девочка была похожа на куклу, а кукла – на девочку. По левому краю, сверху вниз, шла широкая полоса из черно-белых фотографий советских пленных, лица которых, изуродованные побоями, были непохожи на лица людей. «Вот такие к вам придут в случае поражения!»

Геббельсовская пропаганда внушала немцам и их союзникам, что русские будут насиловать, грабить, убивать.

Старик, рассматривающий афишу, что-то грустно сказал. По тону я понял, что он не одобряет войну.

– Да-да… – согласился я.

Старик посмотрел на меня, увидел на моей пилотке звезду и страшно побледнел. Я испугался – «умрет старик!» – выставил вперед руки и попятился назад, всем своим видом показывая, что не сделаю ему ничего плохого. Старик тоже попятился, повернулся и, прихрамывая, побежал от меня. Скоро по улице беспокойно забегали люди, и улица опустела. Казалась, город вымер. Только мимо разрушенной бомбой мастерской как ни в чем не бывало шли юноша и девушка, держа, как дети, друг друга за руки. Они не замечали, что творится вокруг, и легко перепрыгивали через могильные плиты. Мне почудилось в этом что-то символическое…

На джипе прибыло начальство. Я доложил, что задание выполнено, работники изолированы и эксцессов не наблюдалось.

– Задержанных отпустите! – был приказ.

Мы его выполнили. Задержанные были явно удивлены: они ожидали ужасной расправы.

Потом в каком-то маленьком городке жители во главе со священником заперлись от советских в костеле и решили умереть все вместе. С большим трудом их удалось убедить, что им ничто не угрожает. На костеле появилась надпись, на которой крупными буквами по-венгерски и по-русски было написано, что собор и священники находятся под охраной Советской Армии. Священник благодарил нас, а командир дивизии в порыве дружеских чувств напоил священника допьяна, и тот, не дойдя до дому, уснул на асфальте. За это командир дивизии получил порицание.

В боях за Будапешт наша дивизия была во втором эшелоне. Местечко с одноэтажными домиками было переполнено войсками. Был вечер. Все дома были заняты. Под стеклом на дверях одного домика висела записка: «Занято генералом Ивановым». Я почему-то решил, что это липа, и не ошибся. Зашел в дом со своим ординарцем Сашей Давыдовым. Хозяин и хозяйка что-то говорили, указывая на записку. Мы жестами показали, что для нас это ничего не значит. Делать нечего, хозяину пришлось уступить. Когда к дому протянули линию и поставили телефон, хозяева нас зауважали: решили, что мы важные начальники. Мы жестами показали, что хотим умыться. Хозяйка поставила таз и принесла кувшин с водой. Мы с Сашей умылись, поливая друг другу. Потом хозяева пригласили нас к столу. Я был голоден и сразу набросился на пищу. А Саша сидел и разочарованно смотрел на стол.

– Ваш солдат, видимо, стесняется, – сказал хозяин по-словацки.

В сорок четвертом три месяца я был инструктором по подготовке словацкого национального восстания. Готовил словаков 2-ой парашютно-десантной бригады к бою и за это время научился понимать по-словацки и даже складывать несложные фразы.

Я перевел Саше сказанное хозяином.

– Нет, – ответил Саша по-русски. – Я вовсе не стесняюсь, а только удивлен. Наши хозяева не знают, как следует угощать русских солдат.

Пока я переводил сказанное, Саша поднялся и принес флягу с водкой. Хозяева изобразили на своих лицах восторг, и на столе появилась бутылка венгерского вина.

Потом выяснилось, что многие венгры знали словацкий язык – Словакия до первой мировой войны входила в состав Австрийской империи. Завязался нестройный разговор. Хозяева под действием русской водки расслабились и признались, что прячут на чердаке свою дочку. Мы с Сашей возмутились:

– За кого вы нас принимаете? Мы не фашисты!