Я слышу, как ты дышишь

Он замолчал, потянулся за бокалом, увидел, что он пуст, Вера тут же достала бутылку и налила до края.

— Спасибо, — он отпил глоток и чуть улыбнулся Вере, — вы не в курсе, я знаю. Законным наследникам императора-солнца рисуют крылатого дракона на груди. Детям младших жен, у императора-солнца их может быть несколько десятков, рисуют бескрылого на правом плече; детям наложниц, которые теоретически могут наследовать, хотя это вряд ли случится, рисуют такого же бескрылого, но на левом. Внукам правящего императора, будущим наследникам правителей провинций, рисуют либо крылатого, либо бескрылого, это решает жрец на основе своих видений во время ритуала, но всегда на груди. На спине рисовали дракона два раза в истории Цыньянской Империи, оба раза бастардам, оба раза эти бастарды развалили страну и залили кровью полконтинента. Когда моя мать это увидела, она впала в бешенство и приказала казнить жреца. А потом узнала, что снять татуировку может только тот, кто ее наносил. Пыталась подкупить других жрецов, срезать, сжечь кислотой — бесполезно. Я остался с клеймом бастарда на всю жизнь. Человек, который меня полумертвого выловил из моря, упивался своей властью над незаконным потомком императора, как может упиваться только слабый своей властью над сильным. Ему настолько льстило иметь в своем распоряжении опустившегося аристократа, что он не сдал меня властям даже тогда, когда узнал, кто я такой, и что за мою голову увеличили награду в десять раз, это целое состояние, но он им не соблазнился.

Он отпил еще глоток, Вера сидела настолько в шоке, что даже пошевелиться не могла, она боялась услышать продолжение, но еще больше боялась, что он перестанет говорить, как будто то, что озвучено, становится прошлым, а то, о чем он умолчал, продолжает висеть в воздухе, окружая его темной аурой.

"Говорите. Говорите, пожалуйста, дальше."

Он посмотрел на нее, усмехнулся и шепнул:

— Страшно?

Она закрыла глаза и отвернулась, он тихо рассмеялся, почти нежно сказал:

— Вера, я здесь. Живой, здоровый и даже с двумя руками, — она повернулась к нему, он насмешливо показывал ей ладони, сухие, растрескавшиеся, в шрамах, она любила их до безумия, самые идеальные руки в мире.

В глазах расплылась картинка, она опять отвернулась, радуясь, что в комнате темно и он сидит так далеко, можно сделать вид, что ей просто нужно поправить волосы и заодно как бы глаза.

"Кому ты врешь…"

— Я там одну очень важную вещь понял, — расслабленно вздохнул министр, вертя в пальцах бокал, — пока в яме сидел и отказывался от еды. Понял, что вся эта аристократическая спесь, гордость, достоинство… это все имеет смысл только тогда, когда есть зрители. Когда есть люди, которые смотрят на твое поведение и это на них влияет, когда широкие жесты вдохновляют других тоже сделать нечто в этом духе, когда отказ от чего-то недостойного — это политический момент, призванный показать статус и заставить изменить поведение. А когда это просто конфликт интересов двух людей, практически в вакууме, это ничего не значит. Есть я, какая разница, кто я такой. Есть человек, который получает удовольствие от моего унижения или физических мучений, не важно, кто он. Я отказываюсь выполнять его требования и принимать от него пищу — мое право. Он держит меня в яме или пытает — имеет возможность, никто его не остановит. И что дальше? К чему это приведет в итоге? Спасать меня никто не придет — никто не знает, где я и что со мной. Я теряю силы с каждым днем, раны не заживают, отдохнуть не получается. Он получает удовольствие от этого зрелища каждый день, ему не надоедает. Были бы вокруг меня зрители, или какая-то возможность донести свой подвиг до потомков, я мог бы красиво умереть за идею. Хотя что это за идея, это еще один хороший вопрос. Идея превосходства аристократов над не аристократами? Идея, что потомки Дракона ни за что не подчинятся простым смертным? Но итог-то доказывает обратное — ничем я не лучше, потому что я умер, а он — нет. Он еще и удовольствие получит от осознания, что уморил меня. И однажды я с кристальной ясностью понял, что абсолютно реально умру в этой яме, сегодня или через неделю, бесславно и бесполезно, и никто об этом даже не узнает

— он никому меня не показывал, а если даже узнает, чести мне это не сделает, все узнают, что я сдох в яме как помойная крыса, и никто в этом не виноват, кроме меня, я сам загнал себя в эти обстоятельства, и сам не смог выбраться. И я сидел, смотрел на звезды, — он откинулся на спинку, запрокинув голову и медленно сползая по креслу, покачал в кончиках пальцев бокал, развел руками: — Думал, а насколько сильно я хочу жить? Стоит ли оно того? Может быть, я действительно наивен и жизнь меня ничему не учит, и этот урок еще повторится, и я пожалею, что не решился умереть еще тогда…

4.33.12 Древние Боги делают исключение

— Я люблю вас.