Я слышу все… Почта Ильи Эренбурга 1916 — 1967

Андрей Белый писал «На рубеже двух столетий» примерно в возрасте 35–40 лет[803]. «Записки писателя» Лундберга написаны примерно в том же возрасте[804]. Борис Николаевич <А.Белый> дал серию кривых зеркал, искажающих действительность, подобно видениям раненного бесовским стеклышком мальчика.

Лундбергом, когда он писал «Записки» явно владели тени требовательных к себе и к другим суровых скандинавских литераторов.

А у Вас вдруг оказался такой «добрый глаз»!

И это не только наперекор стилю «наших дней»; гораздо важнее, что Ваш «добрый глаз» помогает правильно осветить многие сложные проблемы тех лет, и безболезненно распутать иные противоречия.

Я близко знала многих, о ком Вы рассказываете, встречалась на тех же перепутьях — Москва, <1 слово нрзб.>, Берлин, <1 слово нрзб.>, Тбилиси… Среди них немало было людей чудовищно честолюбивых, снедаемых завистью, тщеславием, алчностью и другими мало привлекательными страстями.

А вот Вы неожиданно нашли у кого душевную чистоту, у кого чуткость и верность, у кого… И очевидно, Вы правы, как все авторы-художники «тридцати трех уродов» — помните эту милую новеллу Зиновьевой-Аннибал[805]? От всей души желаю вам еще много, много радостных дней.

Посылаю две книги — одна о любимом Тицианом и Паоло грузинском поэте; другая — создание иронического мудреца XVII века, не утратившее своей прелести до наших дней[806].

Елена Гогоберидзе

.

Впервые. Подлинник — ФЭ. Ед.хр.1449. Л.1. Елена Давидовна Гогоберидзе — сестра Л.Д.Гогоберидзе.

364. С.Н.Мотовилова

Киев, 12/III <19>61

Многоуважаемый Илья Григорьевич.

Хочется поблагодарить Вас за Ваши воспоминания во 2-м № «Нового мира». Наконец-то! Кто-то осмелился человеческим языком написать о Пастернаке[807]. Эта история с Нобелевской премией Пастернаку, по-моему, позорная страница нашей литературы. Доставили тогда удовольствие этому мерзавцу Даллесу[808]. Люди, никогда не имевшие ни малейшего понятия о Пастернаке, никогда не читавшие его, считали своим долгом посылать негодующие письма в газеты. А как позорно держали себя наши писатели!

Мне хочется рассказать Вам, какой любовью, каким интересом Вы пользуетесь среди Ваших читателей.

Я живу в квартире, где кроме меня живет еще 18 человек. Я одна выписываю «Новый мир». Но что происходит, когда там есть Ваша статья! On se me l’arrache <итал?> Каждый хочет поскорее прочитать то, что Вы пишете. В киоске купить №, где Ваша статья, нельзя. Мне говорят, этот № достать нельзя. Там ведь статья Эренбурга. Ясно.

Я принадлежу к тому поколению пенсионеров, которые еще читали Вашего «Хулио Хурснито». Мне на 10 лет больше, чем Вам. Меня поразила там смерть Хулио Хуренито. Двое близких мне людей в первые годы революции были убиты именно так, из-за сапог.

Я не всегда читаю газеты. Я пропустила Ваш фельетон о Киеве в «Лит<ературной> газете»[809]. Много позже, чем он вышел, мои соседи (те, которые меньше всего читают) принесли мне вырезку из «Лит. газеты». Увы, она была залита каким-то жиром. Но я прочла ее с восторгом. Очень хорош этот Киев. Я боюсь сказать фельетон. Меня не понимают. Но в мое время, в XIX веке, это называлось так. И так это определяет Larrusse.

Прочтя его, я стала переписывать для себя. Переписать до конца мне его не удалось. К этим моим соседям приехали гости и газету надо было отдать.

Тогда я начала звонить всем моим знакомым, чтобы они дали мне этот № «Лит. газеты». Но никто с ним расставаться не хотел. Наконец сжалились надо мной 2 старика, муж и жена, 79 и 80 лет, большие Ваши поклонники.

Мне же этот № был нужен, чтобы послать его сестре за границу. Привожу Вам ответ мужа (сестра больна, сама не пишет).

«Отрывок из воспоминаний Эренбурга мы оба прочитали с большим интересом. Последнее слово мало выражает то потрясающее впечатление, которое оставляет рассказанное Эренбургом. Я нахожу, что вообще все, что пишет Эренбург, значительно. А его заметки о Чехове[810] являются наилучшим образцом настоящей литературной критики».

Знаете, у нас выходит много книг «Такой-то в воспоминаниях современников». А надо, чтоб вышли книги «Такой-то писатель в письмах читателей». Вернусь к Пастернаку. Я абсолютно не понимаю его поэзии, его романа «Д-р Живаго» я не читала. Откуда мне его достать.

Но в 1918 году я работала вместе с ним в библиотечн<ом> отделе центр<ального> ком<итета> просвещения[811]. Во главе отдела был В.Я.Брюсов. Секретарем был Пастернак. Я служила эмиссаром — разъезжала по помещичьим имениям, описывая библиотеки. Редко бывала в отделе. Пастернак уже тогда был известным поэтом.