Я слышу все… Почта Ильи Эренбурга 1916 — 1967

Пьер[600], с которым мы вчера ужинали, кажется, весьма обеспокоен предположением, что я уйду из журнала. Я объяснил ему, что это зависит не от меня. Во всяком случае, пока я здесь, я буду продолжать с Пьером вести линию, которой всегда придерживался и наш журнал, и наше движение: сосуществование и переговоры. Что же касается моих личных чувств, думаю, мне не надо повторять Вам, что я все тот же, и выступая против использования советской армии для подавления венгерского восстания, я питаю по-прежнему к моим советским друзьям, и к Вам в частности, дружеские чувства.

Я хотел лично пояснить Вам все это. Левые силы здесь полностью расколоты, партия в такой изоляции, в какой она никогда еще не была, — и в нынешней ситуации это ее единственный удел. Я хочу сказать, что она изолирована не только от других, более или менее левых партий, но отрезана от массы простых людей без всяких политических предрассудков, потому что она оскорбила и чувства, и здравый смысл народа.

Я искренне считаю, что ошибка, допущенная в Венгрии, того же масштаба, что и разрыв с Тито[601]. Лучше было бы потерять одну страну — а она все равно потеряна, — чем потерять миллионы сердец, для которых чувство человечности выше идеологий, а значит, подорвать возможность рабочего единства на долгое, очевидно, время.

С самыми горячими чувствами.

Ваш друг Клод Морган

.

Впервые — ДП. С.645–646; печатается по его тексту. Подлинник — ФЭ. Ед.хр.1934. Л.40–41. Клод Морган (1898–1980) — писатель, журналист, член ФКП с 1937 г., участник Сопротивления в годы мировой войны; в 1951–1958 главный редактор международного журнала «В защиту мира» (с 1957 г. назывался «Горизонты»). ИЭ сотрудничал с Морганом, будучи членом редколлегии этого журнала.

273. И.Л.Сельвинский

<Москва,> 25 XI <19>56

Дорогой Илья Григорьевич!

Только сегодня возвратился из Трусковца и нашел среди почты Ваше письмо, датированное 25 октября — извините за независящую от меня задержку с ответом.

В своей статье[602] я коснулся нескольких вопросов, которые считаю значительными, сложными и даже больными. Увидев на конверте Ваше имя, я решил, что Вы будете спорить со мной о моем решении этих вопросов. Возможно, что тема «народного героя» решена мной слишком лапидарно; возможно, что проблема народности в искусстве нуждается в более гибких формулировках — в этом смысле Ваше пусть даже отрицательное отношение к этим вещам в моей статье было бы для меня очень полезно. К сожалению, я был глубоко разочарован прочитав, что мой гражданский долг заключался в том, чтобы посвятить свою статью разбору статьи Вербицкого[603] и уже самим фактом такого разбора придать ей вес и значение, каких она не имеет и не может иметь. Неужели Вы, «стопроцентно умный Эренбург», не понимаете, что от таких субчиков, как Вербицкий, нужно отмахиваться где-нибудь в придаточном предложении? Я выключил его из полемики и тем вернул в первобытное состояние. Именно так этот абзац и понят читателем.

Что касается Вашей статьи, Илья Григорьевич, то полемика моя с Вами вызвана обстоятельствами, которые Вам едва ли известны. Сами того не подозревая, вы сыграли на руку одной очень реакционной и очень сильной группе в нашей поэзии. Остановлюсь на этом подробно.