Я смогла все рассказать

В церкви во время репетиций мне нравилось буквально все: красивая музыка, другие участники хора, которые были очень милы со мной, сама атмосфера. Прошло совсем немного времени после моего вступления в хор, а наш викарий, который был раньше миссионером в Африке, уже предложил мне посещать школу для конфирмантов, в которой детей готовили к конфирмации, и стать полноправным членом церковной общины. Я согласилась не раздумывая, в надежде на то, что, став еще ближе к Богу, смогу рассчитывать на его покровительство. К тому же посещение классов означало, что как минимум еще один вечер в неделю я буду недоступна для Билла с его «играми».

Никто, кроме Бога, не мог меня защитить. Я рассказала матери, что ее друг сделал со мной, как он трогал меня между ног и причинил мне боль, но все равно она с легкой душой отпускала меня, когда Билл предлагал меня покатать.

– Ступай, дочка, – говорила она, – и хорошенько повеселись.

Мать никогда не ругала меня при Билле. Всякий раз, как он приходил, она сияла от счастья и была сама доброта, но я все равно знала: стоит лишь слово поперек сказать, и мне не поздоровится. Однажды я уже пыталась и потом несколько месяцев жила в настоящем кошмаре.

Когда я начинала сопротивляться приставаниям дяди Билла и отталкивала его, он говорил, что имеет полное право делать со мной, что пожелает. Меня это ставило в тупик. Кто дал ему такое право? Неужели всякий мужчина может по собственной прихоти заставить любую понравившуюся ему девочку «поиграть» с его гениталиями или засунуть руку ей в трусики?

– Тебе же самой нравится, – говорил он, ухмыляясь. – Я точно знаю. Мужчины это чувствуют.

Как он ошибался! Я люто ненавидела его игры. В моей жизни не было ничего хуже этого, но он все заставлял меня, и это продолжалось неделю за неделей, круглый год. Единственное, что я могла придумать, это занять себя по максимуму, чтобы не осталось ни одной минуты свободного времени, которой дядя Билл мог бы воспользоваться и затащить меня к себе в машину.

Мне исполнилось одиннадцать лет, пришла пора сдавать экзамены; они должны были показать, хватит ли у меня ума и способностей учиться в классической школе[7]или же придется переходить в среднюю современную школу[8].

Мать рассчитывала, что я смогу пройти конкурс в классическую школу, хотя ее не волновало мое будущее, она просто хотела похвастаться потом перед соседками. Как-никак, а успехи детей – это всегда заслуга родителей. Том провалился на экзаменах, потому что плохо занимался в школе, но мама не могла долго сердиться на своего любимца. Оставалась я. Я была просто обязана добиться выдающихся результатов в учебе.

Моя успеваемость резко ухудшилась, что неудивительно, если учесть, насколько я была травмирована всем происходящим. Я не могла расслабиться. Не могла никому доверять. Надо было готовиться к экзаменам, но я просто не могла сконцентрироваться, в любую минуту мог прозвенеть звонок, возвещавший о том, что дядя Билл снова хочет «поиграть» со мной; к тому же я всегда боялась, что мать начнет орать на меня из-за любого пустяка.

Первую часть экзаменов я высидела, но перед второй простудилась и очень ослабла. Горло болело, кашель никак не проходил, по ночам я не могла уснуть, не могла заставить себя поесть. Во второй день испытаний я кое-как доплелась до школы, уселась на свое место и уставилась в листок с заданием, голова кружилась все сильнее и сильнее. Тут у меня начался сильный приступ кашля, который я никак не могла унять. Кто-то из учителей решил вывести меня из класса и дать воды, но едва я привстала из-за парты, как в глазах потемнело, и я рухнула на пол.

Классная руководительница отвела меня домой; вызвали врача, который, выслушав мои легкие, сказал, что у меня пневмония. Он прописал антибиотики и постельный режим, я должна была провести дома несколько недель, чтобы силы восстановились. Врач также сказал, что при малейших признаках ухудшения меня положат в больницу.

Узнав о моей болезни, мама пришла в ярость. При враче она пыталась изображать взволнованную мать, но стоило ему ступить за порог дома, как она начала меня ругать:

– Как ты мне надоела! Теперь еще придется тебя выхаживать! Как будто у меня дел других нет!

Потом ее осенило.

– Я так понимаю, экзамены ты провалила и ни о какой классической школе теперь уже и речи быть не может, – с ненавистью проговорила она. – Ты специально все это подстроила, чтобы мне навредить. Гадкая девчонка, только о себе и думаешь.

Мне было тяжело понять, как можно «подстроить» воспаление легких и в чем меня опять обвиняют. Вряд ли я добровольно согласилась бы провести несколько недель в четырех стенах один на один со злой матерью. Тем более что не могла улизнуть ни под каким предлогом: на время болезни мне запретили гулять с собакой, ходить на репетиции хора и в школу для детей, готовящихся к конфирмации. Днями напролет мне придется выслушивать оскорбления, во время болезни это будет особенно невыносимо. Сильные приступы сухого кашля совсем меня истощили. Все давалось с трудом, даже дышать было тяжело.