Я смогла все рассказать

Казалось, хуже быть не может, но тут пришел дядя Билл.

– Иди развейся, Кэт, – сказал он матери. – Тебе нужно памятник поставить за то, как ты за ней ухаживаешь. Если вдруг захочешь по магазинам пробежаться или в парикмахерскую сходить, то я всегда могу с ней посидеть… Мне будет даже приятно, – прибавил он, подмигнув мне.

– Пожалуйста, не уходи! – тихо упрашивала я маму.

Она с иронией сказала:

– Умница, так любит маму! – Посмотрела на Билла, потом на меня и добавила: – Не волнуйся, глупышка. Дядя за тобой присмотрит. Все будет хорошо.

И удалилась, постукивая высокими каблуками по асфальтовой дорожке.

Билл присел на край кровати, его глаза блестели. Он потрогал рукой мой пылающий лоб: у меня был жар.

– Теперь можно и повеселиться, – проговорил Билл. – Я скучал по тебе, малышка Кэсси.

Он сунул руки под одеяло и стал стягивать с меня ночную рубашку. Я попыталась отодвинуться, но бежать было некуда. Он навалился на меня, я начала хрипеть и задыхаться.

– Пожалуйста, не надо! – еле выдавила я. – Мне нечем дышать!

Я подумала, Билл отступился от своих намерений, и вздохнула с облегчением, когда он наконец слез с меня.

– Хорошо, – сказал Билл, – попробуем по-другому.

Он был весь красный от нетерпения и еле сдерживался. Расстегнув штаны, он стащил меня с кровати и поставил перед собой на колени. Я не удержалась и упала.

– Возьми его в рот, черт побери, – произнес он приказным тоном.

Нет, только не это. Господи, нет.

– Я не могу, – запротестовала я, мотая головой из стороны в сторону. – Пожалуйста, я правда не могу.

Он силой раскрыл мой рот и сунул туда свою мерзость. Я не могла дышать – нос был заложен из-за насморка. Мне казалось, рот вот-вот порвется, такой большой орган был у Билла. У меня начались рвотные позывы, но он все не останавливался; в горле першило, но кашлять я не могла; казалось, я сейчас задохнусь. Билл больно сжимал мою шею. Это было ужасно, отвратительно, омерзительно, гадко.

Он на мгновение вынул «игрушку» из моего рта, и меня тут же стошнило на простыни.

– Что за черт, – сказал он, скривившись, – теперь придется убирать за тобой. Но сперва ты доведешь дело до конца.

Мне пришлось обхватить его мерзость руками и двигать ими вверх-вниз до тех пор, пока из него не выстрелила струя белой вязкой жидкости. Все как обычно. Я была целиком во власти дяди Билла. Я не могла ничего с этим поделать. Я лежала обессиленная, пытаясь восстановить дыхание, слишком слабая, чтобы попытаться оттолкнуть своего насильника.

– Ну вот. Это ведь было здорово, да? – сказал он, когда все закончилось.

Я с ужасом посмотрела на него. Он искренне верил, что сотворенное им – этоздорово? Как он может так думать? Меня всю передернуло.Здорово?!

С тех пор дядя Билл регулярно приходил меня «проведать», чтобы мама могла «отвлечься от домашних дел». Он так и говорил. На самом же деле он приходил, чтобы среди бела дня делать со мной все, что ему вздумается. Я была пленницей собственной болезни, собственной кровати. Некуда бежать. Негде спрятаться.

Билл по-прежнему приносил гостинцы, мои любимые шоколадные сигареты, только теперь я не могла их есть. Они вызывали у меня отвращение, потому что «он» к ним прикасался. При всех он хвалил меня, называл «отважной маленькой девочкой», но, оставшись со мной наедине, всегда добивался своего, как бы плохо мне ни было. Я молилась о том, чтобы он не приходил, снова и снова упрашивала Бога защитить меня от этого низкого, подлого человека. Я пыталась обмануть маму, притвориться, что мне лучше, чтобы она разрешила мне побыть дома одной, или умоляла ее остаться, не оставлять меня одну с Биллом. Ничего не помогало. Жизнь превратилась в пытку, я была глубоко несчастна и все время всего боялась.

Каково же было мое облегчение, когда доктор сказал, что я здорова и снова могу ходить в школу, на репетиции и в школу для конфирмантов, у меня снова не будет свободного времени, и дядя Билл оставит меня в покое. Я смогу вырваться из-под гнета этого гадкого, мерзкого типа.

Глава седьмая

Занятия в школе для конфирмантов проходили во вторник вечером в доме викария. Мне нравилось их посещать, но было одно неудобство. Других детей после занятий встречали родители, но мой папа по вторникам проводил собрания местного отделения «Юношеской бригады для мальчиков», а мама не хотела себя утруждать и тащиться куда-то морозным вечером, ради того чтобы забрать меня. Родители решили, что я вполне взрослая и могу возвращаться домой одна.

Когда викарий узнал об этом, на лице его отразилась озабоченность. Ему не понравилось, что одиннадцатилетняя девочка, едва оправившаяся от пневмонии, идет вечером совсем одна по темным холодным улицам. Он решил проводить меня. Так он, по крайней мере, мог быть спокоен, что меня никто не тронет. Он дошел со мной до самого крыльца; дядя Билл как раз уходил от нас. Викарий поздоровался со всеми и сказал о своей обеспокоенности тем, что мне приходится возвращаться домой самостоятельно.