Я смогла все рассказать

Я достала его из кроватки. Внезапно дверь распахнулась, и вбежали медсестры. Они забрали у меня сына и отвели меня обратно в отделение. Я не плакала. Слезами горю не поможешь, тем более такому большому.

На следующее утро медсестра сообщила, что женщина из социальной службы пришла за моим сыном. В руках она держала вещи, которые я взяла с собой, чтобы одеть малыша для дороги домой, – крошечный голубой комбинезон с вышивкой и белые носочки. Она протянула их мне, а затем ушла за ребенком и вскоре вернулась. Я оцепенела.

– Давайте я его одену, – сказала она.

Мне не хватило сил ответить. Я боялась, что скажу что-нибудь ужасное. Никакими словами не передать то, что я чувствовала в тот момент. Чувствовала ли я что-то вообще? Не знаю. Я просто кивнула в ответ.

Когда я увидела женщину, которая пришла за моим ребенком, меня всю затрясло. Я так и не заплакала. Я была полностью разбита.

– Нужно, чтобы вы вслух прочитали то, что содержится в этой бумаге, – сказала женщина резко.

Я взглянула на документы. В глаза мне бросились строчки: «Настоящим заявляю, что передаю своего ребенка на попечение Общества усыновления англиканской церкви».

Я не могла отречься от своего сына. У меня язык не поворачивался. Это было выше моих сил.

Я не случайно выбрала именно это общество: мне казалось, оно лучшее в стране. Бог не защитил меня, когда я была маленькой девочкой, но я хорошо запомнила строчки из Библии: «Пустите детей и не препятствуйте им приходить ко Мне, ибо таковых есть Царство Небесное». Я надеялась, Бог услышит меня и позаботится о моем сыночке.

Голова кружилась, казалось, я вот-вот упаду в обморок. Меня не покидало ощущение, что я совершаю ошибку.

Женщина из социальной службы начала терять терпение.

– Ну же, время-то идет, – сказала она, сдерживая раздражение. – Давайте мне сюда ребенка. Вы же сами знаете, что так будет лучше для всех.

Лучше? Кому от этого станет лучше? Неужели она не понимает, что я сейчас чувствую?

Медсестра понимала, как мне тяжело. Сразу после родов я все ей рассказала. Я взглянула на нее с мольбой о помощи.

– Она не должна ничего читать, – сказала она тоном, не терпящим возражений. – Будет достаточно, если я с ее согласия прочитаю бумагу вместо нее.

– Я согласна, – кивнула женщина из социальной службы, – лишь бы побыстрее.

Я качала головой из стороны в сторону, тихо всхлипывая без слез. Медсестра взяла мою руку и положила ее на одеяло, в которое был завернут мой сын. Затем прочитала слова отказа по бумажке.

После этого у меня забрали ребенка.

Я не помню, что случилось потом. Просто не помню.

Через какое-то время меня отвели в канцелярию для составления акта о рождении ребенка. Я была как в тумане, даже не пыталась понять, что происходит. Регистратор спросил имя ребенка.

– Джек, – прошептала я.

Второй вопрос застал меня врасплох.

– Имя и фамилия отца? – спросил регистратор и замолчал.

Я тоже молчала, не зная, что сказать.

– У вас есть разрешение его отца указывать его имя в свидетельстве о рождении? Письменное разрешение?

Конечно, у меня ничего не было, Ларри ведь отказался признать ребенка.

– Придется написать «отец неизвестен», – сказал регистратор и продолжил заполнять бумаги. Я почувствовала такую пустоту внутри, словно уже умерла.

Несколько следующих дней слились в моей памяти. Я была подавлена, и лечащий врач снова прописал мне антидепрессанты. Они немного помогли, но жгучая боль внутри не проходила. Казалось, мне вонзили нож в самое сердце. Мне не хотелось ни есть, ни спать. Я продолжала жить только ради Мелиссы.

Этот кошмар продолжался целую неделю, и я поняла, что не могу так жить. Я позвонила в службу усыновления и сказала, что хочу увидеть сына. Там ответили, что это невозможно. Напрасно я рыдала в трубку, это не помогало. Я названивала им целыми днями, но все впустую. Затем вспомнила, что ребенок, перед тем как попасть к приемным родителям, несколько недель проводит в семьях, сотрудничающих с социальными службами.

Обезумев от горя, я перестала цепляться за жизнь. Да, я по-прежнему ухаживала за дочкой и старалась поддерживать порядок в доме, но абсолютно перестала следить за собой. В отчаянии я позвонила матери. Боль от расставания с сыном была так велика, что я надеялась даже на сочувствие матери и ее помощь. Речь ведь все-таки шла об ее внуке. Конечно, она должна помочь.

Оказалось, я снова надеялась зря. Мама отказалась помогать.

– Ты и твой ублюдок для меня пустое место, – заявила она. – Я не желаю тебя видеть, а если ты вдруг передумаешь отдавать сынка на усыновление, можешь навсегда про меня забыть. – Какая она все-таки злая и бессердечная! – И вообще, держись подальше от меня и моей семьи.

Она так и сказала: «Моей семьи». Эти слова хорошо показывают, как мать ко мне относилась. Она никогда не считала меня частью семьи. Когда я забеременела второй раз, она сказала всем знакомым, что я «залетела» от бывшего мужа и что ребенок умер при родах. Ее волновало только то, что подумают ее «друзья».