Я - Soska (СИ)

- Я ж папаньку вашего в тюрьму посадила, - сказала и опять на полчаса в рев.

Постепенно очухалась, наверное слезы все закончились, их же не море в глазах, и даже не озеро. Утерлась, нам сопли утерла, пошмыгала носом и смогла нормально обсказать.

Папаньку она, оказывается, не в тюрьму, в ЛТП упекла. На излечение. Так это называется. Только нам ни тепло, ни холодно. Сидит он в другом городе, за колючей проволокой, домой его не отпускают и не отпустят, и денег от него, помощи нам, теперь надолго нет.

Папанька у нас алкаш. Маманька так его и звала всегда.

- Алкаша еще нет? - спрашивала, приходя с работы. Или:

- Куда это наш алкаш запропастился? - недоумевала к вечеру.

Единственная польза, которая от него в доме была - деньги. Получал он на своем комбинате хорошо, хотя работа у него детская. Дверовой. Он говорил мне весело, когда я его про работу спрашивала:

- Двери открываю и закрываю.

А потом брал на руки, выносил на балкон и показывал за реку, туда, где дым от сигарет-труб до самого неба поднимался и черной тучей над нами всеми нависал.

- Вон там, в самом дыму и аду я у чертей служу. Двери перед их величествами настежь открываю.

- А они страшные?

- Кто?

- Ну, черти твои!

- У-у какие! - закатывал глаза, показывая их страшность.

- А куда они ходят?

- На охоту за маленькими детками!

И щекотал меня в шею своей колючей бородой, и радовались мы....

Когда он трезвым был...

Иногда...

Я маманьке сказала один раз, когда мы с ней пельмени стряпали:

- Давай его, пьяного, домой не пустим. Он же бабушкин сын, пускай она его назад к себе забирает и переучивает, чтобы вино не пил и тебя слушался.

А она мне:

- Хорошо, хоть такой есть. Сыты, обуты-одеты, и слава богу. Все пьют. Наш хоть не буйный, не то, что другие, драться не лезет, тебя вон любит...

А потом ничего не говорила, как будто думала о чем-то, - глаза уткнула в стену, смотрит, как парализованная. Даже тесто месить перестала. И я притихла, чтобы не спугнуть маманькиных думок. А потом она вернулась и снова мне:

- Бабушке не вздумай ляпнуть, расстроится еще, осерчает. Греха не оберешься.

Вот так я на всю жизнь запомнила. Муж это тот, который твой, домашний, но всегда пьяный. Хорошо, если деньги домой приносит. Хорошо, если не дерется. А и дерется, тоже не страшно. Зато как у людей, не обидно. Я должна буду его кормить, стирать его вонючие подштанники и материть его, когда он домой поздно на своих карачках приползет...

3

Квартирка у нас маленькая, малосемейная, комната чуть больше кухни. Только вот семья у нас давно уже, как Натка родилась, перестала быть малосемейной. Семья выросла, а квартира не выросла. Диван вечно расправленный, детская кроватка в углу, журнальный столик с древним телевизором и кресло. Все! Больше, хоть табуретку купи - ставить некуда, разве на потолок ее привешивать.

После того, как папаньку у нас забрали, мы быстро перешли на хлеб и картошку. Масло и молоко только Натке покупали, она маленькая, ей расти надо. Меня что, меня в школе покормят, иногда бабушка вкусненького принесет.

А вкусненькое для меня теперь все, кроме хлеба и картошки.

Как-то вечером, в аккурат перед моими первыми каникулами, маманька меня спать раньше обычного уторкивает. Еще вечерняя сказка не кончилась, а она и постель расправила, и в ванную нас с Наткой сгоняла. И такая вся раскрасневшаяся, нервная, как будто заболела. А сама платье красивое надела и губы зачем-то накрасила.

Я не вредная, я хорошая.

Но когда чего-то не так как всегда, во мне чертики разыгрываются.

Еще бы полчаса и я сама уснула. Полдесятого я всегда сплю. Я, маманька не раз гостям, да и бабушке рассказывала, если уснула, меня пушкой не разбудишь, хоть на голову ставь, хоть по постели колесом катай.

А сегодня - не спится, и все тут. Уже и ремня пообещали, и конфетку, и что назавтра гулять не отпустят. Пришлось притворяться: раз хочет маманька, чтобы я как будто спала, буду спать.

Слышу, дверь тихонько щелкнула.

Сперва подумала - ушла к тете Тамаре, к соседке. Они часто вечером сидят у нас, или у нее, болтают "о бабском". Могут и бутылочку выставить, покурить. Маманька не курит, а тетя Тамара курит. У нас дома даже папаньке не разрешалось никогда курить. А тете Тамаре иногда можно. Она же подруга. Она же, если покурить пойдет, разговоры прервать должна будет. Пусть лучше здесь курит, дверь в нашу комнату все равно закрыта, к утру все сто раз провыветрится.

Нет, не ушла никуда она. Кто-то на кухне шепчется. И по голосу слышу, не тетя Тамара это, у той слова как из скорострельного пулемета быстрее пуль вылетают.

Слушала, слушала - ничего не понятно. Зря только прислушивалась столько времени, совсем устала. От слушательного напряжения даже шея онемела, и ноги почему-то затекли. Ну и задремала незаметно.

Маманька пришла, склонилась ко мне, дыханье затаила. Чую, от нее какой-то жар идет, обжигает меня, в мягкость матраса вдавливает.

Послушала с минутку, а потом толкает в плечо.

- Спишь? - шепчет с дрожью в голосе.