А маманька замолчала, наверное, тоже слова у нее потерялись насовсем. И тогда я приткнулась к ее плечу, и она поняла, что я ее простила.
И она отыскала потерянные слова.
- Алкаш наш на два года угодил. Меня беременной оставил. Ребеночек еще у меня будет. Аборт делать поздно, четыре месяца уже.
Вот ничего себе! Еще ребеночек. Лялька. Братик или сестренка? Лучше братика бы. Сестренок у нас, девок, полный дом, трое уже, да бабушка. А мужиков один дедушка остался. Ему с нами даже неинтересно, "бабьё одно", - так он всегда говорит. "Когда, - говорит, - вы мужиков рожать научитесь? Неумехи какие-то на мою голову свалились".
Маманька вздохнула жалостно.
- Чем я вас кормить буду? Я уж не говорю про одёжку. Дядька, что вчера у нас был... мы работаем вместе. Он давно ко мне подкатывает. Я для вас... он деньги... колбасы купила, масла и молока... и Натке, и тебе хватит... ты же маленькая, тебе тоже есть нормально надо. А чем я... от себя кусок мяса не отрежешь.
Она не плакала, она просто говорила пустым голосом, и сидела как деревянная, и покачивалась на табуретке.
- Мама, мамочка! Прости, я больше не буду... Я никогда не буду мешать тебе... Никогда... Полностью все главы с 1 по 50 можно прочитать здесь: Здесь же книга СОСка-2, (Банный день - суббота" и "Потерявшая оргазм"
watim
Я - SOSка!
исповедь 12-летней
ЛиБо WATIM
Магнитогорск 2015
1
Я тут недавно новость сногсшибательную узнала.
Про себя.
Про малолетку.
Мы с Юлькой по базару шарагатились, труселя ей выбирали у китаез. У них бельишко красивое, модное. Они за новинками только так следят. Нам на уроке географии рассказывали, - их много, больше миллиарда по всей земле во всех странах понапичкано. С ума сойти, сколько это! Я даже представить себе не могу. Как мурашей в муравейнике? Или как рыб в океане! Одних имен с фамилиями сколько должно быть? Если всех китайцев в одну книгу записать, такую книгу, наверное, ни один подъемный кран не поднимет. Больше дома будет. Они везде живут не как все люди, не сами по себе. Они живут общинами, и все там, в других странах, как шпионы. Ну не те, которые разведчики типа Штирлица, секреты военные ищут. А которые по товарам всяким. Чуть кто придумал новое, красивое или интересное, тут же своруют, наделают в своих подвалах или землянках, и на базар. Конечно, ширпотреб, надолго его не хватает. Но кто разберет, что у тебя с блошиного рынка, а не из суперсалона какой-нибудь там "колетт" или "пальметта"? Главное - свеженькое, блестючее и за копейки.
Ходим, прицениваемся, по сторонам глазеем, взгляды мужиков на себе ловим. Нравится мне ощущать, как тебя глазами лапают, раздевают. Юльке сказала как-то, она мне говорит: - Я тоже люблю, когда мужики на меня глазеют. Я, - говорит, - если бы повзрослее была, любого бы запросто заарканила.
Ей это как два пальца обмочить. Она вон какая уже, не то что я. Даром что в одном классе учимся, а у нее уже и сиськи, и жопка как у девушки. И краситься ей мамка не запрещает, даже сама денег на косметику дает, не то что мне.
Шляемся так, языками молотим, а потом Юлька мне возьми и покажи на одну соплюху, - по рядам болтается. Девчонка как девчонка, лет десять-одиннадцать. Одета модняче, с этого же рынка, а в остальном - ни кожи, ни рожи.
- Вон та, дохлятина облезлая, видишь?
- Ну, - отвечаю я. Как же ее не увидеть, если она перед нами второй ряд мельтешит, то к одному шалману подойдет, то к другому. - Тоже чего-то ищет.
- Ничего она не ищет, - морщит нос Юлька. Она таким манером брезгливость свою выказывает. И взрослость, мол, все уже знает, все умеет. - Она узкоглазым сосет.
- Чего сосет? - не сразу въехала я.
- Ну, ты, подруга, гонишь! Не врубилась, что ли? - смотрит на меня как на децла, разве что пальцем у виска не крутит. - Соска она! Минетчица!
- А это что, плохо? - сжалась душа в комочек.
- Последнее дело! - и сплюнула брезгливо. - С такой ни один нормальный пацан дружить не станет, в губы не поцелует. А если она, дура, подставится по незнанию, а он потом прознает, что она зачушкарена, - кранты девахе, могут перо в жопу вставить, или по хору пустить.
Что такое "перо в жопу" и "хор", - я уже знала. То есть не лично знала, не на своей этой самой. Рассказывали.
От Юлькиных слов стало скабрезно. В животе тошнота, в ногах деревяшки. Я ей, подруге своей, чуть было не раскрылась. Хотела похвастаться - какая уже взрослая! Авторитета подбавить, чтобы Юлька совсем уж меня за мелочь не считала, нос свой немного ближе к земле опустила. Бог или черт спас меня, не дал язык распустить. Сболтни я, завтра бы весь наш седьмой класс, какой там класс, вся школа бы пальцем тыкала в меня и кричала чернорото:
- Соска! Соска!
Так ославят, потом хоть из школы беги, хоть в петлю лезь. А все равно не отмоешься.
Как будто я сама, как будто мне в масть этим заниматься! Не скажешь же всякому, что это мамка меня, чтобы отчима крепче к дому привязать, чтобы он ее с нами, тремя малолетками, не бросил, к такому позорному ремеслу приспособила.
Меня и сестренку мою восьмилетнюю. Хитро так подготовила, а сама будто и ни при чем, как и не знает.