Я спасу тебя от бури

Открыв глаза на следующее утро, я увидел солнечный свет. Броди сидел на стуле, поджав ноги под себя, и смотрел на меня. Я кивнул ему и спросил хриплым шепотом:

– Как ты, сынок?

Он выпрямил ноги и встал.

– Я тут кое-что нарисовал. – Он передал мне примитивный рисунок, изображавший человека на лошади, пасущего коров. На груди у него была начертана буква S. – Подумал, что тебе понравится.

Он погладил мою руку.

– Как ты себя чувствуешь?

– Как будто я долго скакал и свалился в реку.

Ему это понравилось.

– Мы все боялись за тебя.

Я с трудом сглотнул. У меня болело горло, словно его прочищали посудным ершиком.

– И ты?

– Да, сэр.

– Бояться – это нормально. Это значит, что ты знаешь, что может случиться. – Он смотрел на меня, ожидая продолжения. – Я тут подумал…

– Что, сэр?

От лекарств у меня шумело в голове и звенело в ушах.

– Как бы ты отнесся… Конечно, решать тебе, но мне понадобится партнер, и… как бы ты отнесся к совместном бизнесу по разведению скота?

Он улыбнулся.

– Мне бы это понравилось.

– Мы всё разделим поровну. Пятьдесят на пятьдесят. Постараемся заработать достаточно денег, чтобы отправить тебя в колледж.

Он кивнул и улыбнулся еще шире. Я напустил на себя серьезный вид, насколько это было возможно.

– Но есть одна проблема.

– Какая, сэр?

– Не бывает ковбоев, которые занимаются разведением скота без лошадей. Поэтому, как только я выйду отсюда, мы получим ссуду в банке, а потом отправимся за покупками. Найдем тебе лошадь.

Он выпятил грудь на три дюйма.

– Да, сэр!

Никогда в жизни у меня не было столько цветов. Я вынул поздравительные открытки из нескольких букетов и дал поручение Броди. Он отнес цветы в палаты, где спали пациенты. Медсестры стали называть его Цветочной феей, и это ему тоже понравилось. Моя комната превратилась в проходной двор – по крайней мере, ее внешняя часть. Репортеры, операторы, всевозможные политики и даже губернатор. Мне сказали, что штурм административного здания на автомобиле и кровавый бой внутри был самым отчаянным поступком, о котором им приходилось слышать, но я сделал все правильно. Я ответил, что капитан сделал бы для меня то же самое. Он рассмеялся, покачал головой и сказал:

– Зная то, что мне известно сейчас, я не слишком уверен в этом.

Я лежал в постели около недели, испражняясь в белое ведерко, подставленное внизу. Наконец я так устал от этого, что сел на краю кровати, оперся на костыли и встал. Сэм сидела на стуле и читала, и это было хорошо, потому что когда я встал, то мир перевернулся вверх тормашками, и я едва не расквасил лицо об пол.

– Лучше не пытайся вставать, – сказала она, когда подхватила меня.

Я кивнул и провалялся в постели еще три дня, размышляя над ее словами. Как выяснилось впоследствии, мой организм боролся с сильной инфекцией. Похоже, такое случается, если просверлить в человеке достаточно дырок, вылить из него полведра крови и практически убить его. Они накачали меня термоядерными антибиотиками и велели держаться.

Регулярно приходила Джорджия, которая кормила нас последними слухами и устроила мне самое чистое бритье, которое я когда-либо имел. Я посоветовал ей предлагать эту услугу в ее салоне. Мужчины будут выстраиваться в очередь у двери. Она покачала головой и отрезала:

– За исключением тебя, я не слишком хорошо отношусь к мужчинам. Лучше держать меня и мою бритву подальше от их шеи.

Я кивнул и покосился на бритву:

– Хорошая мысль.

Прошла еще одна неделя. Мое состояние улучшилось, симптомы лихорадки исчезли. По мере того, как силы возвращались ко мне, я начал ходить, вернее, ковылять по четвертому этажу. Дырка в моем правом плече затрудняла ходьбу с костылями, поэтому я пользовался только левым. Хоуп и Сэм приходили ежедневно и часто приводили с собой Броди после школы. Энди не приходила. Я слышал, что она живет с Джилл Сиверт. Джилл и ее муж имели большое ранчо, где они разводили и обучали подседельных лошадей. У них был гостевой домик. Я также слышал, что Энди нашла работу, хотя и не знал, где именно. Я ни разу не видел ее в больнице, но у меня было ощущение, что она приходила посмотреть на меня. Если хотите знать правду, я чувствовал ее запах. Когда двенадцать лет живешь с человеком и спишь с ним в одной постели, в этом нет ничего удивительного.

У меня была масса времени для размышлений. Больше, чем мне бы хотелось. Поскольку больница – это ужасное место для отдыха и сна, то мои циклы сна и бодрствования перепутались, и я спал днем и хлопал глазами по ночам. Я также обнаружил, что рассматриваю свои руки, словно пытаюсь заново пережить какое-то событие, а они могут что-то рассказать об этом. Но они ничего не говорили. Раза два или три по ночам я смотрел на себя в зеркало и задавал вопросы. Однажды в два часа ночи я задал себе вопрос, на который не мог ответить. Он начинался со слов: «А что, если…» – но не имел продолжения.

Через три недели после бунта в тюрьме меня выпустили из больницы. Дампс принес мне новую пару сапог, за что я был искренне благодарен ему. Из черной телячьей кожи со светлыми мысками. Пол Бонд гордился бы такой работой.