Я сплю среди бабочек (СИ)

Невольно вскрикиваю: во-первых, меня застали на чужой территории, застукали одним словом, во-вторых, я банально перепугалась, а внезапный испуг, как известно, вызывает раздражение по отношению к его провокатору…

В конце-то концов, — восклицаю я негодующе, — вы меня до чертиков напугали!

Адриан Зельцер смотрит на меня если и не удивленно, то озадаченно, это точно. А в руках у него мой рюкзак!

Прости, я не знал, что ты здесь, — отвечает он мне невозмутимым голосом, — просто хотел оставить здесь твои вещи. Тебе, должно быть, Юлиан предложил эту комнату, — менее уверенным голосом продолжает он, — она ближайшая гостевая комната… — и замолкает.

Ближайшая к чему? — с вызовом выпаливаю я, не в силах сдержаться.

Адриану мой вызов, должно быть, кажется детским и неуместным, поскольку отвечает он почти скучающим голосом.

Ближайшая к его комнате, конечно. Думал, вы оба это оцените…

Я сжимаю кулаки, мысленно обзывая себя самыми обидными словами: вот кто, скажите мне на милость, заставлял меня предположить, что этому холеному, красивому мужчине есть до меня хоть какое-то дело… Похоже, некоторым мазахисткам, вроде меня, доставляет удовольствие истязать себя невозможными чувствами: сначала это был Юлиан, недоступная «звезда» на нашем университетском небосклоне, а теперь вот, поглядите, его невозмутимый отчим… Ну не дура ли я?!

А вам, значит, все равно, что наши с ним комнаты будут настолько близко друг от друга? — спрашиваю вдруг я. — Сводничеством, значит, занимаетесь и о моей девичьей чести совсем не печетесь? Вот возьму и деду на вас пожалуюсь, что тогда делать станете?

Мы несколько секунд пристально смотрим друг на другу — и хотя мне до дрожи в коленах хочется первой отвести глаза, я этого не делаю.

Сердишься на меня из-за своего дедушки? — отвечает он вопросом на вопрос. — Считаешь, что мы сговорились с ним за твоей спиной? — я зачарованно слежу за движением его губ. — Так ты должна понимать, что это не со зла было сделано — мы с Алексом хотели как лучше для тебя, и герр Шуманн понял это, когда соглашался на наше предложение.

Так мы не только праздновать Рождество к вам приехали, не так ли? — задаю я наконец занимающий меня всю дорогу от Ансбаха вопрос. — Я теперь что-то вроде пленницы в этом доме? Еще одна бабочка в Алексову коллекцию…Вот ведь даже не догадывалась о ваших коварных планах.

Мои слова вызывают на его лице слабую улыбку.

Никакая ты не пленница, Шарлотта, — отвечает он мне, — а если и бабочка, то самая очаровательная из всех…

Вот к чему он сейчас это сказал? Просто так, ни к чему не обязывающие комплименты, от которых, между прочим, у некоторых особенно мечтательных особ, вроде меня, просто крышу сносит, а самому комплиментщику, похоже, и дела нет. Я смериваю его все тем же раздраженным взглядом и наконец многозначительно произношу:

А ведь, знаете, Юлиан терпеть не может бабочек, они вызывают у него отвращение… а вы, Адриан, все равно подталкиваете меня к нему. Почему? Зачем вы это делаете?

Мы снова смотрим друг на друга, и этот взгляд мне удается выдержать на порядок лучше предыдущего.

Скажите просто: вам безразлично, что я встречаюсь с вашим пасынком? Это ничего не значит для вас?

Шарлотта, — с предостережением в голосе одергивает меня мужчина напротив. — Что на тебя нынче нашло?

Я провожу руками по своим джинсам — ладони неожиданно потеют, но кураж никуда не девается.

А что если это любовь, — говорю я с удивляющей меня самое смелостью, — что если это любовь нашла на меня? Что тогда вы скажете, герр Зельцер?

Вижу, как его губы поджимаются в единую тонкую линию.

Скажу, что в таком случае тебе стоит получше управляться со своими чувствами, Шарлотта Мейсер. Давать им волю не всегда полезно для душевного… да и физического благополучия.

От этой короткой отповеди у меня краснеют уши да и все тело, пожалуй, тоже, ведь жарко мне становится даже в тех местах, о наличии которых я обычно и не вспоминаю…

Вот твои вещи, — протягивает он онемевшей мне мой же рюкзак и тут же добавляет: — Если хочешь съездить к себе на квартиру и привезти необходимые на первое время вещи, то можешь взять для этого наш «фольксваген»… Ключи на крючке в прихожей.

Мои зубы так крепко стиснуты, что я едва ли могу ответить ему, а потому молча киваю головой.

Ненавижу тебя! Ненавижу тебя, Адриан Зельцер, высокомерный, надутый, самоуверенный… добрый и заботливый мужчина с каменным сердцем…

Ненавижу вас, — выплевываю я ему в спину, когда он поворачивается ко мне спиной.

Он замирает на месте, но ко мне не оборачивается:

Это ты зря, — произносит он наконец тихим, словно вымученным голосом, а потом прикрывает за собой дверь.

Только тогда я и понимаю, что по сути призналась ему в любви — слишком уж мое «ненавижу вас» было похоже на страстное признание в чувстве обратном ненависти, и он, конечно же, понял это. Понял и просто ушел, посколько не мог сказать мне ничего утешительного в ответ… «Это ты зря». Зря что, влюбилась в него? Неужели именно это он и хотел мне сказать?!