Вот так я и остаюсь один на один со своими страхами, сжавшись в маленький, едва заметный клубочек на своей кровати — вслушиваюсь в затихающие шаги и почти готова начать грызть ногти. А я-то думала, что прошлые ночи были тяжелыми, ан-нет, вот где притаился настоящий страх: он здесь, прямо в моем бешено колотящемся сердце, из-за шума которого я ощущаю себя наполовину оглохшей, что в данном случае является только минусом, он в моих широко распахнутых глазах, почти пересохших от редкого моргания, и он прямо в этих скрюченных пальцах, сжимающих скалку и телефон.
Я почти уверена, что скалка — бесполезнейшая для меня вещь, но само ее наличие хоть чуть-чуть да успокаивает меня, а о большем я и не прошу…
Шаги? Я слышу шаги? Так, сердце, тише, тише… Я должна слышать.
Ручка на запертой на ключ двери медленно поворачивается — вскакиваю с кровати и несусь в ванную. Щелкаю замком и держу палец над быстрым вызовом: Алекс спасет меня при необходимости, другого варианта нет.
Шарлоооотта, — нараспев зовет меня Юлиан, вызывая стойкую ассоциацию с фильмами ужасов. И ему, действительно, удается меня напугать! Зубы буквально клацают друг о друга, вот уж не ожидала от себя подобной мнительности. — Шарлоооотта, выходи, давай поговорим, как взрослые люди! — голос приближается и затихает за дверью ванной.
Да уж, знаю я твои разговоры… Не дождешься!
Шарлотта, хватит валять дурака, выходи, — уже обычным голосом обращается ко мне Юлиан, дергая ручку.
Уходи, — сиплю я так тихо, что сама еле слышу звук своего голоса, и подобная реакция самой мне противна: — Вали отсюда, придурок! — зычно припечатываю я, невольно приободряясь.
Не серди меня, Лотта, — отзывается Юлиан уже менее миролюбивым голосом. — Не хочу, чтобы мы с тобой ссорились.
Ах, так мы с тобой ссоримся?! — фыркаю я через дверь. — А я думала, ты преследуешь меня, словно чертов сталкер, Юлиан. Лучше уходи из моей комнаты, иначе я позвоню твоему отцу… Мой палец на быстром вызове, так и знай!
Целую минуту за дверью повисает подозрительная тишина… Ушел? Нет, я не слышала шагов.
Я прикладываю ухо к двери, прислушиваясь, и тут парень со всей силы бъет по ней кулаком — я отшатываюсь с тихим вскриком и отчаянно колотящимся сердцем.
Он мне не отец, — цедит он сквозь дверь таким шипящим полушепотом, что кровь в моих венах реально заледеневает. — Он просто чертов самозванец, угробивший мою мать, а потому не смей его так называть… — Следует еще один удар в дверь, а потом по быстро удаляющимся шагам я понимаю, что Юлиан вышел из моей комнаты.
Ошалевшая и перепуганная, я еще около часа сижу, запершись, в ванной, и только после осторожно выглядываю в узкую щель: комната пуста, никого нет. Но могу ли я чувствовать себя в безопасности?
Нет, определенно, не могу.
Выглядываю в коридор — пусто, снимаю с ног тапочки и на цыпочках, беззвучно крадусь мимо комнаты Юлиана — слышу, как он меряет ее шагами — и спешу к своим бабочкам: им нынче одним под силу даровать мне чувство безопасности и покоя. Рядом с ними Юлиану не добраться до меня…
Снова укутываюсь в Алексово покрывало и кладу голову на одну из декоративных диванных подушечек — как же хорошо, как спокойно! Слежу за мотыльками до тех самых пор, пока не засыпаю.
Сдедующей ночью я снова сплю среди бабочек… Я пробираюсь туда тайком, уже после того, как все разойдутся по своим комнатам, тщательно выгадывая момент между затиханием и полным погружением дома в глубокий ночной сон. Я не знаю, усмирил ли Юлиан своих метущихся демонов — мы почти не видимся с ним днем — или те все еще злобствуют в его душе, но не хочу получить ответ в виде открывающейся среди ночи двери…
Предпочитаю не рисковать, тем более, что мне нравится этот маленький рай… мой персональный, тропический, маленький рай, который я собираюсь однажды увидеть своими глазами не в этой уменьшенной его инсталляции, а в полную, так сказать, величину.
Иногда я ложусь навзничь на пол и представляю, что лежу на песчаном, омываемом одним из океанов пляже, в небе пригревает яркое тропическое солнце, а вокруг вьются сотни, сотни, сотни тропических бабочек… В такие моменты я чувствую себя по-настоящему счастливой. Не достает только человека рядом со мной, зеленоглазого человека с утренней щетиной на лице и влюбленными в меня глазами.
Иногда я не могу понять точно, где пархает больше легкокрылых бабочек: в моем животе или все-таки в комнате вокруг меня…
Я как раз лежу с поднятой кверху рукой, как бы приглашая ночного мотылька присесть ко мне на руку, когда шум за дверью, шум, происхождение которого я никак не могу понять, отрывает меня от созерцательности и заставляет вскочить с дивана. В одну секунду я оправляю смятую головой подушку и хоронюсь за высокими цветочными горшками.
Кто бы это мог быть?
Или что бы это могло быть? Но в призраков мне как-то мало верится — люди страшнее.
Дверь стремительно распахивается, и яркий свет, заливающий комнату, практически ослепляет меня.
Шарлотта, я знаю, что ты здесь, — произносит голос того, о ком я только что грезила наяву. — Выходи.