Я стану ночным кошмаром

Вера поднялась с кровати и направилась на кухню. Открыла холодильник и достала бутылку шампанского. Открыла вино, наполнила бокал и начала размышлять. Конечно, то, что она сделала, очень плохо по отношению к мужу. Однако, с другой стороны, разве у нее есть уверенность, что Евгений не бегает налево? Уверенности не было. И все-таки до сих пор Вера считала, что сама-то не сможет изменить мужу, потому что тогда перестанет себя уважать. Но вот же, изменила, и уважение к себе никуда не делось. То есть где-то в глубине царапала мысль, что не стоило этого делать с начальником, но если подумать, то чего уж там, случилось и случилось. Может быть, и не повторится больше. А раз так, то надо забыть обо всем, в том числе и об угрызениях совести. Совесть просыпается, когда винишь себя в чем-нибудь, совершенном по отношению к человеку, который не заслужил измены или подлости. Но если муж изменял, то, значит, к нему вернулось то, что он делал по отношению к ней.

Вера сделала глоток шампанского, скривилась и отставила бокал. Ладно, потом выпьет, позже, и вино уже не будет казаться отвратительным и горьким. Ну, не предполагала она своих будущих измен, это ведь не означает, будто их не будет никогда. К тому же это был просто секс. Подумав так, Вера напряглась. «Надо же, я так спокойно разделяю секс и любовь. Выходит, никогда не любила Бережного, и все, что происходило между нами в постели, было без любви. А раз так, то чем нынешняя ночь отличается от всех предыдущих? Только тем, что у меня есть штамп в паспорте. Чего ради я должна быть верной женой человека, которого не любила и не люблю? Да, мы живем с ним — как двое друзей, как сокурсники, которые сошлись во время учебы. Но то время прошло, и эти два человека уже ничего не могут дать друг другу, но продолжают жить вместе, обманывая себя и весь мир».

В коридоре прошлепали босые ступни. На пороге кухни появился голый мускулистый Миклашевский. Пригладил ладонью взъерошенные волосы.

— А чего это ты одна? Мне тоже шампусика плесни.

Вера поднялась за вторым бокалом, нисколько не стесняясь того, что на ней тоже нет никакой одежды.

— Если тебя мучает совесть, — неожиданно произнес Иван Севастьянович, — типа того, что мужу изменила, забудь. Все рано или поздно так делают. А те, кто не решился, жалеют потом. Хотя, может, и не жалеют, но жизнь у них все равно пресная. И потом, кто может судить другого? Только тот, кто сам без греха.

Он опустился за стол, взял бокал, залпом выпил. Вытер губы тыльной стороной ладони и сказал:

— Время разбрасывать камни и время собирать камни. Время любить и время ненавидеть, время жить и время умирать.

— Вы это к чему? — не поняла Вера.

— Во-первых, не «вы», а «ты» — за пределами управления, естественно. А во-вторых, мы сами отвечаем за поступки, которые совершаем. А потому бо́льшим преступлением будет, если мы отбросим в сторону, словно камень, то, что нам сейчас необходимо, а потом отправимся собирать камни и не найдем ни одного.

Что именно хотел сказать Миклашевский, тогда Вера не поняла. Вероятно, имел в виду что-то личное. У него ведь была семья, дочь и жена, школьная учительница.

Вероятно, он любил Веру в тот момент, когда произносил слова про камни. А возможно, его накрыла страсть. Но все равно закончилось это подлостью.

Когда Иван Севастьянович охладел к ней, Вера не помнила уже. Они продолжали встречаться, но их встречи стали походить на обязательные ночные дежурства. Миклашевский повторял одни и те же фразы о любви и в постели делал одно и то же, с той же выученной когда-то показной страстью.

Глава 3

Того, что ей предложат стать участковым инспектором, Вера не могла и предположить. Но начальник районного управления объяснил, что другой должности для нее нет — таково распоряжение кадровика. К тому же, по мнению нового начальника, Вере необходимо общение с простыми людьми, чтобы узнать их жизнь, чаяния и настроения. Судя по всему, ему доложили об отношениях между Бережной и ее прежним начальником.

Участок, который достался Вере, был не совсем уж незнакомым. Здесь находился ее дом, так что некоторых людей из проживающих здесь тысяч она знала. Многие знали и ее, причем даже не догадываясь, что она служит в полиции. Теперь узнают, потому что надо будет постоянно носить форму, совершать обходы территории и общаться с жителями микрорайона.

Прежний участковый передал ей журналы приема граждан и заявлений. Показал альбомы с фотографиями проживающих на территории рецидивистов и людей, склонных к правонарушениям.

— Это мое «нау хоу», — сказал он. — Я в паспортном столе договорился, и мне все фотки тех, кто паспорта получает, передают.

— Ноу-хау, — поправила Вера.

— Да какая разница! — отмахнулся сорокалетний майор. — Главное, что фотки необходимы. Я, например, тщательно изучаю их. А потом иду по улице и знаю, кто мне навстречу попадается. Они, может быть, и не видели меня ни разу, а мне известно, что, скажем, Петр Петрович Петров, тридцати восьми лет, сменил за год три работы и спит с дамочкой из девяносто первой квартиры соседнего дома.