Я стану ночным кошмаром

К своему дому Вера подошла в десятом часу вечера. Конечно, случались дни, когда она возвращалась еще позже, но сегодняшний показался особенно тяжелым — может, оттого, что был первым на ее новом пути, а может, потому, что пришлось много ходить. А скорее всего, на нее так подействовали ложное обвинение и незаслуженное увольнение. Она лишилась не только привычной работы, но и своего кабинета, который уже считала вторым своим домом — там было знакомо все и все казалось родным: и запах, и вид из окна, и скрип стула, и каждая пылинка на полке со служебной литературой. Хотя пыли особой никогда и не было вроде — Вера следила за этим.

У подъезда стояли несколько подростков лет четырнадцати, и среди них парочка девочек. Все пили пиво. Подойдя к ним, Вера сказала:

— Ребята, расходитесь по домам, время позднее.

— Сейчас, — ответил кто-то.

Вера подошла к двери и услышала за спиной:

— Что за тетка?

— Да хрен ее знает, — ответил детский голос. — Форму нацепила и думает, что может командовать.

Почтовый ящик был забит рекламными буклетами и флаерами. Вера достала эту макулатуру и хотела уже выбросить в картонную коробку, приспособленную жильцами именно для этой цели, но, проведя пальцами по дну ящика, нащупала там еще что-то. Это оказалась связка ключей. Вернее, на кольце висели два ключа и круглый брелок с изображением Сизифа, толкающего в гору камень. Вера внимательно осмотрела брелок, открыла и вынула батарейку. Потом вставила обратно. Когда-то такой же был у Бережного. Связку ключей не надо было искать по всему дому, достаточно было негромко свистнуть, и брелок отзывался мелодией.

Вера зашла в лифт, нажала кнопку своего этажа и едва слышно присвистнула. Брелок начал пиликать мелодию из «Крестного отца».

Глава 4

Когда-то Вера вела дневник. Начала описывать происходящее с ней еще в детстве, но потом забросила это дело. А в восьмом классе снова решила записывать свои мысли и ощущения. Разумеется, не каждый день, а лишь когда ей в голову приходило нечто умное, значительное, похожее на афоризм. В студенческие годы специально купила для этого толстую тетрадь в кожаной обложке. Заполнила больше сотни страниц, на которых описала свое знакомство с Евгением Бережным и то, что другого мужа она себе и представить не может. А после свадьбы внесла в дневник лишь одно слово: «Свершилось!» и убрала тетрадку, как ненужную вещь.

Позже, работая уже следователем, отыскала дневник, перелистала и по старой памяти записала: «Вчера была в доме, где произошло убийство. Хозяина квартиры обнаружили повешенным на крюке для люстры. Почему-то все сразу решили, что он сам свел счеты с жизнью. Мертвое тело пугает, и смотреть на то, что еще совсем недавно было живым, неприятно. Особенно страшно оттого, что я была знакома с этим человеком — училась с ним в одной школе. Я была в восьмом, а он в десятом. Помню, как мы танцевали с ним на школьном вечере. Парень пытался казаться мне опытным и знающим то, что известно лишь взрослым мужчинам. Потом провожал меня домой, и мы целовались с ним на темной детской площадке. Потом попросил сделать то, на что я согласиться не могла. Мальчик обиделся и, перед тем как убежать, грубо оскорбил меня. Впрочем, я, кажется, уже писала об этом в своем дневнике (см. школьную тетрадь)».

Удивительно, но все эти тетрадочки у Веры сохранились — лежали в обувной коробке на антресолях. Однажды она решила показать их Бережному, но тот, начав читать, как раз школьную, вдруг начал смеяться. После недолгой борьбы Вера отняла дневник, хотела его тут же уничтожить вместе с остальными, но то ли забыла это сделать, то ли передумала.

«Теперь мне кажется, — продолжала писать взрослая Вера, — что тот десятиклассник был девственником. А меня он выбрал для того, чтобы стать мужчиной, вероятно, потому, что почувствовал — я на него, как тогда говорилось, запала. Парень и в самом деле нравился мне. А сегодня я увидела его вынутым из петли, в домашних мятых брюках и несвежей майке, на которой были старые, не отстиранные пятна от кетчупа».

Следующую запись она сделала через пару дней:

«Эксперты определили, что это не было самоубийством. Интересно, кто же захотел лишить жизни затравленного жизнью неудачника, у которого полка телевизионной тумбы забита старыми видеокассетами с порнофильмами?»

День рождения отметили почти по-семейному. Пришли, как обычно, самые близкие друзья. А их, как в очередной раз выяснилось, у Веры всего двое — Илья с Инной. Только они были у нее и в прошлом году, и в позапрошлом. Ах нет, два года назад еще присутствовал Бережной, который неожиданно для всех напился и стал приставать к Илье, требуя от того признания в том, что Цигалов на первых курсах неровно дышал к Вере. Илья молчал, незлобно усмехался и отворачивался.

— Да ты не мужик вообще! — разозлился тогда Женька. — Амеба какая-то!

Илья, разумеется, и это пропустил мимо ушей. Инна тут же заставила мужиков мириться, причем Цигалов первым протянул руку. Бывшие однокурсники еще раз выпили, уже за мир, и начали беседовать о чем-то уже спокойно. А Инна затащила Веру на кухню.