Я стану твоим врагом

Марион улыбнулась ещё раз, заставляя работать окаменевшие мускулы лица, прогоняя дикое желание влепить Гелене звонкую, смачную оплеуху. Легко? Да, что и говорить, ей в жизни вообще пришлось очень, очень легко. Высокорожденная Гелена и не подозревала, каково это — подняться из грязи, доказать, что ты способна на что-то большее…

Нет, Гелена не знала, каково это — выстрадать, а затем потерять своё счастье.

— Скажу, что ты многое потеряешь, если не пойдёшь на торжество, — ответила Синяя баронесса, отходя от зеркала.

Она покинула общую спальню, плотно прикрывая за собой дверь и оставляя Гелену в полном замешательстве. Впереди ждала долгожданная победа — и такая сладкая месть.

Нестор Ликонт въезжал в королевский дворец победителем. Немногие встречали командующего, но такие были — и если бы не эпидемия и не страх перед новым королём, их было бы больше. Принц Орест встретил его и сопроводил до самого зала, где уже собрались члены Высшего Суда и приближенные короля, и небольшая горстка придворных, пришедших засвидетельствовать акт утверждения его главнокомандующим валлийской армией.

Король Андоим заставлял себя ждать, когда все давно собрались в зале, и члены Высшего Суда уже недовольно переглядывались, бросая недобрые взгляды в сторону северных дверей — именно оттуда должен был появиться Андоим. Король делал то единственное, на что ещё был способен в своём положении — оттягивал ненавистный момент унижения, как мог, заставляя считаться со своим отсутствием.

Нестор не возражал. Чем дольше продлится его присутствие во дворце, тем лучше запомнят блистательного командующего придворные, приближенные и члены Суда. Он никуда не спешил. Король Андоим мог располагать каждой минутой своего опоздания — но день, час и место его кончины были уже предопределены. Более того — время и место Ликонту сообщил человек Большого Питона, и, надо признать, сам герцог не придумал бы лучшего плана. Который приходилось скрывать от Ореста — принц буквально выворачивал ему душу своими расспросами и мольбами не трогать брата. Нестор ничего не мог ему обещать. Даже пожизненного заключения, на которое мог бы рассчитывать любой другой свергаемый монарх.

— Взгляни, брат, — тихо шепнула ему на ухо Наала: сестрёнка не пожелала оставаться в поместье, твёрдо вознамерившись присутствовать на церемонии. — Это же миледи Марион! Синяя баронесса оказала тебе честь своим присутствием. Она могла и не приходить, но, тем не менее, пожелала засвидетельствовать своё почтение… это в высшей степени благородно, не правда ли, Нестор?

Ликонт вскинул голову, скользнув взглядом по немногим присутствовавшим в зале придворным. Её выправку он узнал бы из тысячи. Неизменно прямая, как копьё, с расправленными плечами, спокойная и в то же время собранная, со сложенными одна поверх другой руками, покоившимися на юбке. И кисть её сжимает, подобно рукояти меча… нет, не веер. Нестор нахмурился и вгляделся.

Синяя баронесса держала в руке аккуратно сложенный лист пергамента. Держала как оружие…

Нестор похолодел, встречаясь со взглядом тёмно-серых, непрозрачных, какие встречаются у людей с непробиваемой силой воли, глаз. Марион ждала его — и коротко улыбнулась, одними уголками губ.

Что-то было не так. Что-то в её победном взгляде, в мрачной, глухой решимости, присущей смертникам, идущим до самого конца, или готовым ступить за черту безумцам, во вскинутой, непокорной голове, в разгоревшемся румянцем лице, в изогнутых, насмешливых губах, во всём её пьянящем и страшном облике…

Марион медленно подняла руку с листом, прижимая его к груди. Перевернула, показывая Ликонту его печать. Развернула, по-прежнему прижимая к себе, чтобы не выдать себя раньше времени перед присутствующими — демонстрация предназначалась только для одного герцога.

И Нестор вдруг ощутил, как вся кровь, одним махом, отливает у него от лица. Стало внезапно холодно, очень холодно — потому что он узнал своё письмо. И с такой же леденящей, жуткой ясностью осознал, что уже ничего не успеет сделать. Предотвратить своё поражение — впервые в жизни — он не мог. Просто стоял, чувствуя, как смертельный холод растекается по жилам, связывая руки и ноги, сковывая тело, останавливая сердце, пропускавшее удары, прогоняя из головы все мысли, кроме одной: как?!

Как так вышло, что та, которую он считал поверженной, раздавленной, ослабшей и растоптанной, вдруг оказалась прямо перед ним, в полном облачении и во всеоружии, с занесённым над его головой тяжёлым топором — а он оказался наг, уязвим и бессилен?

Как, как она сумела получить то единственное, что действительно могло погубить и его, и его репутацию, и саму память о нём — это омерзительное письмо, эту игру слов, этот хитроумный план, который в конце концов сработал против него самого?