Я стану твоим врагом

Выпрямившись, Марион вернулась за своим мечом, выдернула из груди поверженного разбойника, и подошла к корчившемуся бандиту — единственному выжившему в их короткой схватке. Взглянула на него коротко и вопрошающе:

— Жить хочешь?

— Х-х-хо-о…

Синяя баронесса кивнула, отряхивая меч от крови и одним движением отправляя его в ножны. Подняла голову, встречаясь взглядом с бледным, как полотно, но всё ещё державшим лук с положенной на тетиву стрелой Михаэлем. Сын сидел верхом на коне чуть поодаль развернувшейся на улице деревушки бойни, и наблюдал за матерью сосредоточенно и напряжённо, стараясь не упустить важный момент. И не упустил.

— Молодец, — улыбнулась Марион, — ты молодец, Михо.

Сын кивнул, опуская лук, спрятал оружие за спиной, захватил поводья своего коня одной рукой, второй дёргая узду соседствующего скакуна, чтобы подвести его матери.

— Миледи! Ох, миледи, спасибо вам, — прослезился деревенский староста, выбегая из-за забора. Над частоколом тут же показались головы домодчадцев и соседей. — Ужо пару месяцев как донимали, спасу не было! С тех пор как энтот новый рехент вывел всех воинов с наших земель, жизни совсем не стало, ворьё и бандиты продыху не дают! Токмо на вас, миледи, одна надежда! Эх, был бы жив Синий барон, он бы такого безобразия не допустил… такое горе, миледи, такое горе!

— Тела уберите, — ровно сказала Марион, запрыгивая в седло. — Этого, который жив, свяжите да доставьте в город, пусть в тюрьме пользу приносит трудом посильным. Поехали, Михо.

Они покинули деревню, выезжая на дорогу. Староста, сам того не зная, проехался по её больной мозоли. Присланный Севериной регент полностью разорил то, что осталось от земель Синих баронов. Первым делом был выведен верный Магнусу, а значит, и самой Марион гарнизон воинов, следивший за местным порядком, и разбойники, ворьё и бандиты тотчас хлынули в три деревеньки, находившиеся под протекторатом Синих баронов. Регент сказал, что послал запрос на то, чтобы сюда прислали имперскую стражу — но прошло уже несколько месяцев, а земли по-прежнему оставались незащищёнными.

К Михаэлю также был приставлен наставник; пьяница и сумасброд, обучавший ранее детей в сиротском приюте и недавно поднявшийся по службе. Занятия их с баронетом оказались таковы, что Марион пришлось лично присутствовать на них, чтобы защищать Михо от вспышек гнева присланного «учителя».

Сэра Эйра новый хозяин замка прогнал в первый же день. Телохранитель пытался воспротивиться, но его быстро уговорили помощники регента, прибывшие вместе с ним. После этого разговора сэр Эйр ушёл с разбитым лицом и сломанной рукой — ушёл по просьбе самой Марион, не желавшей рисковать последним верным ей человеком.

Регент, плюгавый мужичонка средних лет со стремительно лысеющей и вечно грязной головой, на деле оказался цепче впившегося в кожу клеща. Он и его телохранители, шестеро воинов в пропитанных потом толстых доспехах, заняли добрую половину фамильного замка, оставив им с Михо едва ли четверть. Регент распоряжался всем: прибылью с земель, домоведением, даже перепиской. Он же зорко следил за тем, как работает кухня, и требовал, чтобы завтраки, обеды и ужины баронесса вместе с сыном проводили в общей зале, вместе с ним и его телохранителями, не отступавшими от него ни на шаг — в противном случае оба рисковали остаться без пищи. Марион было даже запрещено общаться со слугами, кроме горничной и камеристки, и каждый день приносил всё новые и новые унижения.

Регент, Кензил Добокс, был графского происхождения, но лишенный своего наследства и потому злой на тех, у кого оно имелось. Михаэля он задирал каждый раз, как только видел, пользуясь полной своей безнаказанностью, а Марион делал постоянные непристойные намёки, даже заявился однажды в её покои — и был тотчас спущен с лестницы. В качестве мести Кензил велел распродать часть личного имущества Синих баронов — вместе с фамильной коллекцией оружия и доспехов.

Каждую минуту Марион представляла, как расчленяет его на части, разрывает на куски — но убить всё же не решалась. Её посадят в тюрьму, а Михо определят в какой-нибудь приют — вот и всё. Поэтому, как бы ни было гадко хлебать чашу унижений, она делала из неё глоток за глотком каждый день.

Должно быть, Кензил чувствовал исходившие от неё волны ненависти, потому что телохранители сопровождали его даже в отхожее место, не оставляя ей шансов — и при этом шумели по ночам в коридорах, пьянствуя поблизости её покоев и выкрикивая похабные песни. В последнее время Марион опасалась даже выйти вечером из своих комнат, и не меньше переживала и за Михо — от пьяных дебоширов можно было ожидать чего угодно. Сын теперь ночевал вместе с ней, за плотно закрытыми дверьми, а днём они старались уехать до того, как их поймал бы в коридоре Кензил или кто-то из его телохранителей — и проводили сутки на открытом воздухе, стараясь не появляться в замке без нужды.