Я стану твоим врагом

— Достаточно, чтобы остаться недовольной поведением сэра Андриана, — Наала улыбнулась, позволяя супругу поцеловать себя в щеку. — Кем он себя возомнил? Да, его послужной список впечатляет, и он верно прослужил твоей матери много лет, но, в конце концов, император здесь — ты, и если ты принял подобное решение, вправе ли он осуждать его? Ты очень добр, мой дорогой супруг, проявляя подобную снисходительность к его старческой немощи. Ты — благородный рыцарь, а вовсе не злой император…

— Не все императоры коварны, — не удержался от улыбки Таир, обнимая супругу, — а зло — понятие и вовсе относительное… что?

— Забыла сказать, — мягко улыбнулась Наала, проводя ладонью по белоснежным, тщательно уложенным волосам мужа, — для императора ты ещё и чересчур умён… обычно за императора думают его советники… Я уже говорила тебе, мой император — ты слишком хорош для своего окружения.

Таир не сдержался, прижал к себе молодую супругу, улыбаясь ей в плечо. Они замерли на несколько минут, наслаждаясь теплом друг друга. Скоро его вновь потревожат, и этот краткий момент их близости закончится…

…Когда мать объявила ему о своём решении, он не протестовал. Он уже два года самостоятельно правил Авероном, спрашивая у Северины совета лишь в исключительных случаях. Замужество Таиры дало ему надежду на то, что уж он-то теперь сможет выбрать себе жену по любви — из высшего сословия, разумеется. Но смерть Таиры принесла, помимо горя, множество изменений, и одно из этих изменений он сжимал сейчас в своих объятиях.

Брак с герцогиней Наалой, предположительно, должен был стать фиктивным, и после церемонии молодая супруга собиралась обратно в Валлию, под предлогом обряда очищения в удалённом от общества монастыре Единого. Таир не ожидал от будущей валлийской супруги, сестры всесильного и такого опасного Ликонта, ничего хорошего, но был прекрасно воспитан, и именно это воспитание не позволило ему игнорировать её общество. Он заговорил с ней, и его тотчас покорило то сдержанное достоинство, та лёгкость общения и та проницательность, выдававшая врождённую мудрость, с которыми она ему отвечала.

После первой встречи мать пыталась как-то смягчить впечатление от неказистой внешности его будущей супруги, что-то втолковывала о добродетели и скромности — но Таир не заметил в герцогине Наале каких-либо изъянов. Более того, она показалась ему необыкновенной, выделявшейся из всей его привычной свиты, и лицо её, пусть невыразительное, но свежее и открытое, освещалось умными, наблюдательными синими глазами, бездонными, как море, и глубокими, как северные снега.

С того дня Таир окончательно вышел из-под контроля Северины. Теперь его интересовало лишь общество молодой супруги. Император и сам не смог бы вспомнить, когда он начал ей доверять — бесконечно и безоговорочно. Наала оказалась мудрой советчицей, проницательной наблюдательницей, верной помощницей, и самым интересным собеседником за всю его жизнь. Они общались в основном по вечерам, когда Таир запирал все дела империи в сейфе своего кабинета, и мог хотя бы на несколько часов считать себя свободным. И Наала дарила ему такую свободу — самую восхитительную иллюзию, которую он только мог пожелать.

Вначале он просто отдыхал, сидя рядом с фиктивной супругой на открытой веранде под тёплым аверонским небом, и слушал её рассказы о Валлии, о её северных сияниях и далёких пределах, о бесконечном океане далеко на севере, который был покрыт льдом у берегов большую часть года. Он слушал валлийские легенды про отважных рыцарей и одиноких героев, про жутких чудищ северных пределов, волшебные озёра с целебной водой и бессметные богатства в глубинах горных шахт…

Наала, сама того не зная, исполняла его самую заветную мальчишескую мечту. Таир всегда был идеалистом, романтиком, чьим мечтам не суждено было сбыться, и тщательно скрывал это от глаз и ушей своего окружения — в том числе и от материнских. Узнай Северина, что её сдержанный, воспитанный, умный сын, решительный и жёсткий правитель, надежда империи, мечтает о путешествиях, рыцарстве, безумствах храбрых и волшебных мирах, вряд ли осталась бы довольна. В лучшем случае Таира ожидало осмеяние собственных фантазий, и уж этого гордый, неуверенный в своём праве на подобные глупости император бы не пережил. Наала не только не высмеивала — она сама жила в этих прекрасных мирах, где каждый мог стать тем, кем хочет. Она стала его единомышленницей, сумела за короткий срок понять его так, как родная мать не поняла бы за всю жизнь. И называя его благородным рыцарем, она, сама того не зная, дарила ему волшебные минуты счастья и уверенности в себе.