Я стану твоим врагом

Он думал о ней. Вспоминал каждое слово, повинуясь своей природе, анализировал, сравнивал, раскладывал, вычислял — и с каждым днём увлекался образом всё больше. Его увлечение набрало полный ход, прежде чем он осознал, что оно началось, — он сам себя загнал в капкан. Отъезд из Галагата окончательно открыл ему глаза: если бы его увлечение оказалось мимолётным, вынужденная разлука быстро справилась бы с ним. Разлука вообще интересная вещь. Она гасит мелкие чувства и усиливает великие, подобно тому, как ветер задувает свечу и разжигает пожар. Похоже, его пожар набирал силу с каждым днём.

Марион оставалась тем самым белым пятном в его продуманной игре, которое не удавалось заполнить, и не получалось стереть…

Дверь скрипнула, пропуская в крохотный коридор неровный свет дрожавшего на сквозняке пламени — и вошедший привратник, спустившись по ступеням, махнул кому-то рукой:

— Там.

Нестор остановился, перестав мерять камеру шагами, замер, вглядываясь в фигуру у входа. Дверь захлопнулась, оставляя их одних, и посетитель приблизился, той до боли знакомой, быстрой походкой, что генерал отказался верить своим глазам. Она пришла к нему — сюда, в грязь, вонь и болезнь, ночью, рискнув жизнью и репутацией — ради чего? Должно быть, его обманывают либо глаза, либо задурманенное бессонницей и вином сознание.

Марион скинула капюшон, приближаясь к решётке. Вот каким она жаждала видеть его — раздавленным, униженным, беспомощным, погибающим жалко и бесславно, как изменник короны и предатель — но, пожалуй, к её глубокому разочарованию, это всё вряд ли можно было сказать об узнике.

Ликонт и в самом деле выглядел не лучшим образом — без военного мундира, в одной рубашке, расстегнутой, выпущенной поверх грязных штанов, со спутанными волосами, падавшими на лицо — но был явно далёк от признания собственного поражения. Скорее, он напоминал ей хищника в клетке — такой же жуткий и такой же опасный.

Её лицо он разглядывал так, будто увидел призрака — с неуверенной усмешкой, с затаённой искрой в воспалённых глазах — смотрел и молчал, оперевшись о железные прутья.

— Я по делу, — первой нарушила молчание Марион. — Твой лекарь, Януш, пропал. Я подумала, ты можешь знать, где его найти. Королева Таира, — продолжала она, хотя реакции от заключенного генерала не поступало, — больна. Никто не может ей помочь. Я знаю, Януш мог бы… хотя бы облегчить ей страдания.

Ликонт усмехнулся, опустил голову. Помолчал, прислоняясь щекой к руке.

— Поэтому ты здесь?

— Да.

Объяснять, что королеве действительно очень плохо, и что она готова была даже прийти к нему, чтобы хоть как-то облегчить её муки, она не стала. Заключённый молчал, и Марион стиснула зубы, пытаясь унять раздражение. Там, во дворце, в ней нуждалась беззащитная девушка, оставшаяся совсем одна. Среди людей, в лучшем случае безразличных к её судьбе. О Единый, Ликонт, будь посговорчивей!..

— Теперь я хотя бы знаю, что ты действительно пришла ко мне, — глухо выговорил Нестор, тряхнув головой. — Выходит, это не сон и не горячечный бред. Воображаемая ты не пришла бы с таким… конкретным вопросом…

Он поднял глаза, усмехнулся, прислонившись лицом к прутьям.

— И всё же я рад, что с тобой всё хорошо.

Марион принюхалась, нахмурилась, разглядывая уставшее, осунувшееся лицо валлийца. Нестор держался крепко, но, похоже, не вполне владел собой — и помимо усталости, была другая причина.

— Да ты пьян, Ликонт! — скривилась она.

— Главное — что я ещё жив, — парировал Нестор, разглядывая её так пристально, что Марион поёжилась, мигом ощутив мокрую ткань плаща, облепившую её, и вес отяжелевшей от влаги кирасы. — Марион… а ведь ты не умрёшь, если меня не станет, верно? Да что там — я и сам вполне смогу пережить твою смерть…

— Ликонт, — попыталась вернуть его в сознание баронесса, — Ликонт, где Януш? Ты должен знать, ты его друг!

— Дружба — это не совсем то, что мне от тебя нужно, — словно не слыша её, проговорил мужчина, опираясь о прутья. Взгляд его был затуманен, глаза смотрели сквозь неё, точно он разговаривал с нею мысленно, не веря в то, что она пришла к нему наяву. — Я много думал… у меня было время…

Марион разглядывала мужчину так, будто видела впервые в жизни. Хотя таким, пожалуй, она его и вправду не видела. Обессиленным, но всё ещё державшимся на ногах; получившим крепкий удар, но по-прежнему непобеждённым. Ликонт выглядел странно, непривычно, был потрёпанным и уставшим, в ожидании публичной позорной казни — и всё же ожидаемого злого торжества она не испытывала. Пожалуй, не испытывала ничего, кроме ответной усталости.

— Ты нужна мне. Нужна… Ты не даёшь мне покоя. Любовь не для нас, Марион, я знаю это… Если твои чувства изменятся… такое случается, по разным причинам… мне будет достаточно твоей дружбы. Но если ты откажешь мне в дружбе, Марион, — Нестор выбросил руку вперёд, и пальцы стальной руки сомкнулись на отвороте её плаща, притягивая женщину к себе. — Марион! Я стану самым страшным твоим врагом…

— Пусти меня, — выдохнула женщина, попытавшись отцепить стальные пальцы от плаща. — Ты лишился рассудка, безумец!..