Я стану твоим зверем

— Давай обойдёмся без поэтических сравнений, — снова поморщилась Ренна. — Что началась большая резня, я без них догадалась. Продолжай.

— Да, собственно, больше рассказывать нечего, — Крылатый сцепил руки в замок, потянулся, с хрустом выламывая пальцы. — Гемнон его одолел, Харс ушёл в степь. Ну а остальные с тех пор живут тут.

— Информативно, — хмыкнула принцесса. Что-то в словах Говорящего её зацепило, насторожиться заставило. Вот только мысли ускользали, как рыба из мокрых рук, додумать до конца не получалось ни одну. — Харс всё ещё жив?

— Не знаю, — покачал головой Крылатый. — Вряд ли. До недавнего времени мы думали, что никого, ушедшего с ним, в живых не осталось. И потомков у них нет, потому что выродки… То есть, прости, люди никакими особыми способностями не обладали. Но Ингрин убила именно магия.

— Выродки, выродки, — покивала её высочество, опёрлась о столешницу локтями, уткнулась в ладони, — это уже не люди. И зачем им потребовался гемнон? Я имею в виду Арэна.

— Крылатых они приносят в жертву, — ровно, неестественно спокойно, ответил Говорящий.

— Кому? — помолчав, всё же спросила принцесса.

— Великому дракону.

— Кому?!

Ренна глянула на Нангеши поверх ладоней, проверяя, не шутит ли. Но Говорящий был предельно серьёзен, даже смотрел теперь на принцессу, взгляда больше не отводя.

— Ты меня не спросила, почему люди пошли за ним. Они почитали его как божество и очень боялись. После того… — Крылатый споткнулся, — … после того, как всё случилось, вера осталась. И страх тоже. Люди говорили, что он вернётся и тогда…

— Небеса спустятся на землю и наступит блаженство для всех и каждого, — перебила Ренна, — я изучала Писание.

— Говорю же, это случилось очень давно, — кривовато усмехнулся Нангеши. — Блаженство появилось гораздо позже. И, например, выродки про него ничего не знают, а Харса по-прежнему боятся до дрожи. Для них мы враги, убившие Великого. И мешающие его детям завоевать весь мир, а ему вернуться.

— Значит, вы действительно защищаете людей?

— Сегодня ты на удивление туго соображаешь, — улыбка Говорящего стала совсем уж кривой. — Мы защищаем себя. Что, например, сделает твой отец, если узнает, будто Крылатые когда-то не соседствовали с людьми, а подчиняли их?

— Я не думаю, что он немедленно развяжет войну. Сейчас не те времена и…

— Про немедленно никто и не говорил. Но вот давать еду, он вполне может и перестать, что уже неприятно. Да и одно дело жить бок о бок с живыми воплощениями светлого божества, и совсем другое с воплощениями божества тёмного, злого и угрожающего. Одно дело, когда в степях обитают кошмарные твари, от которых Крылатые защищают. И совсем другое знать, что там живут всего лишь такие же люди.

— Я поняла, можешь не продолжать.

Ренна стиснула голову, готовую, кажется, расколоться надвое: не от боли или шока от полученных сведений — от поселившейся в ней пустоты. Всё сказанное Нангеши, она прекрасно понимала и важность услышанного тоже. Но это соскальзывало с сознания, как с ледяной горки, и исчезало в темноте.

— Но Велеру же удалось от них убежать… — всё же выговорила вслух то единственное, что имело хоть какое-то значение.

Нангеши промолчал. И это само по себе можно было считать ответом.

ГЛАВА 18

Старый кошмар явился обновлённым. Вместо чёрной драконицы был алый дракон, вместо огненной сети — орды: рогатых, скалящихся, визжащих, лезущих на Крылатого, будто муравьи на быка. Мелкие, надоедливые, но уж слишком их много и каждый отщипывал по кусочку плоти, чешуи, буквально разрывая зверя. Дракон ревел…

Ренна, смутно осознающая, что это всего лишь кошмар, её сон, рванулась, выдёргивая себя из воняющего кровью и гарью страха, но лишь провалилась глубже.

Степь, дым и серое небо исчезли, остался голый, мокрый предзимний лес и туман такой густой, что вытянутой руки не видно. Чёрные сучья кустов торчали из него, будто пальцы покойника из рыхлой могилы, норовя зацепить, схватить. За ходящими, шевелящимися, живыми пластами молочной пелены прятался ужас, поджидал, глумясь, когда принцесса сама выйдет к нему.

Босые ступни совсем заледенели, уже не различая, что под ногами: ветки, камешки или перепрелая в студень листва. Рваный подол путался между коленями, мешая идти. Венец, ожерелье, серьги отяжелели, словно в них не рубины были, а булыжники. Прядь распущенных волос зацепилась за сук, рванула назад. Ренна вскрикнула, едва не упав, схватилась за мокрый мёртвый ствол.

Сердце колотилось в горле, но бежать было нельзя, никак нельзя, только осторожно пробираться вперёд, на ощупь. И всё равно казалось, что она ходит по кругу, раз за разом возвращаясь к тому, кого скрывала плотная дымка.

— Ну где ты? — проскулила, себя почти не слыша.

И не понимая, к кому обращается. Да и всё равно к кому: лишь бы спас, лишь бы заставил исчезнуть это страшное.

— Я здесь, — раздалось, конечно же, за спиной. — Почему раньше не позвала?

На туман легла тень огромных крыльев, и тот будто отступил, начал таять, становясь жиже. И то, страшное, что пряталось в нём, тоже отступило. А в спину теплом пахнуло, ласково взъерошило волосы.