Я — Степан Разин

Слёзы застилали мне глаза — впервые во взрослой жизни я плакал, вымачивая бороду и усы солью. Внутри что-то перегорело — душа стала похожа на чёрное, выжженное изнутри дупло. Я скрежетал зубами и обещал себе и брату за всё поквитаться.

— Жилы вытяну, зубами горло воеводе перекушу за смерть брата своего единокровного! Изведу всю вашу сучью породу!

Чёрные тучи скрыли солнце. Шёл мокрый ноябрьский снег. Налетевший ветер заставил танцевать чёрную тень под виселицей.

— А братца его в кандалы, дабы остыл малость! — донёсся до меня голос Долгорукого.

— Смейся, князь — придёт и мой черёд смеяться!

* * *

Сегодня мне приснился Иван… Осенний ветер раскачивал его мёртвое тело. Опухший, синий язык вывалился изо рта. Вдруг в его потухших глазах появился блеск. Он посмотрел на меня страшно, жутко. Я проснулся от собственного крика — в этот момент лязгнули запоры, и заскрипела дверь явились подручные палача.

— Поднимайся! — закричал один из них, дёргая меня за плечи.

— Закрой пасть — мне торопиться некуда! — прохрипел я.

* * *

В пыточной возле одной из стен поставили лавку, обитую шкурой медведя там сидели любопытные государёвы бояре, пришедшие подивиться на «вора и разбойника». Они были в длинных, до пят, собольих шубах и высоких бобровых шапках. Среди них, усмехаясь в седую бороду, сидел и великий князь и «старый друг» Юрий Долгорукий. Вот и свиделись.

— Здрав будь, воры государёвы! — подмигнул я князю Юрию.

Он промолчал, только глаза вспыхнули злобой и местью.

Остальные бояре зашумели, словно стая потревоженных ос:

— Вор! Смутьян! На дыбу его!

— Огнём его пытать! — торопливо сказал зеленоглазый дьяк в красном кафтане.

«Заплечный» согласно кивнул головой.

Второй дьяк — тот, что с гнусавым голосом, в синем кафтане, развернул свиток и стал что-то читать. По знаку палача подмастерья бросились раздувать жаровню. Палач отошёл к полке с инструментом и стал задумчиво перебирать пыточные железки: зажимы для пальцев, большие и малые клещи, тупые молотки, связки острых клиньев для забивки под ногти… Много чего ещё было из того, что на мне не пробовали…

— Ты погубил яицкого воеводу? — спросил дьяк гнусавым голосом, оторвавшись от свитка.

— Он сам себя погубил, — спокойно отозвался я.

Бояре оживлённо переглянулись.

— В Яицкую крепость воровством проникли? — повысил голос дьяк.

Я улыбнулся:

— Хотели помолиться угодникам Петру и Павлу, а нас не пускали — еле уговорили Ваньку Яцына. Славное наступало времечко…

Дьяк испуганно перекрестился.

* * *

Высокая стена была неприступна, имела по углам четыре башни. В воротной была церковь Петра и Павла. Перед стеной темнел ров. Целый хорошо укреплённый город — такой бы нам не взять, но в крепости нас ждали казаки и их голова Фёдор Сукнин. Брали хитростью — переоделись в голь перекатную: богомольцев-плотников и стали проситься в церковь — грехи замолить да свечки поставить.

— Впустите их! — приказал голова Яцын и тем выбрал свою судьбу.

Едва мы, не более сорока человек, прошли ворота, сразу выхватили из-под рваных кафтанов пистоли и кинжалы и бросились на стрельцов, охранявших воротную башню. Черноярец засвистел весёлым разбойным свистом, и из лощин к нам на подмогу кинулись засадные казаки. Бой был коротким. Стрельцы побросали бердыши и пищали и сдались на милость победителей, а казаки с победным гиканьем растеклись на конях по улицам. Горожане выскакивали навстречу в праздничных одеждах, зазывали казаков в гости. Нас ждали…

На рыночной площади, окружённый своими есаулами, я обратился к горожанам с речью:

— Спасибо вам, люди добрые, за встречу и помощь!

Я поклонился в пояс, горожане одобрительно зашумели:

— Слава атаману — Степану Разину! Батька, мы с тобой будем! Долой бояр и воевод!

Многоголосый гул распугал стаи голубей, заставил их взмыть в небесную синь.

На круг вытолкнули Яцына. Он был в рваном кафтане, с ссадиной под глазом и растрёпанной жидкой бородёнкой.

— Что с головой будем делать? Люб он вам или нет — вам и решать!

— Смерть! — закричал народ на площади.

Голова закачался, его бледные губы что-то шептали, трясущиеся руки торопливо прикрывались крестным знаменем от наступающего народа.

— Попался, воеводская рожа! Ты бы меня тоже не помиловал!

Рядом, возле крепостной стены вырыли яму и отвели к ней воеводу. Один из перебежавших сегодня стрельцов, в тёмном осиновом кафтане, бросился ко мне:

— Батька, дозволь, я порешу Ваньку Яцына?!

— А что так?

— Батогами он меня намедни посёк! — крикнул стрелец, обнажая саблю.

— Секи! — махнул я рукой.

Стрелец подтолкнул Яцына к яме и вскинул саблю вверх. Яцын раскрыл рот для крика, но не успел — сабля стремительно упала вниз. Обезглавленное тело стояло несколько мгновений на месте, поливая стрельца кровью, затем покачнулось и тяжело упало в яму вслед за мёртвой головой. Окровавленный стрелец оглянулся на меня с кривой усмешкой:

— Батька-атаман, я всегда с тобой буду — радостно мне рубить боярские и воеводские головы!

— А их? — кивнул я на стрельцов, оборонявших воротную башню. Стрельцы молча ожидали свою судьбу, понуро опустив головы.

— И их! — крикнул стрелец, размахивая окровавленной саблей.