Я стою у ресторана: замуж — поздно, сдохнуть — рано!

Потому что у нашего Попова был друг. Это уже был настоящий руководитель самого настоящего первого ранга и тоже с очень распространенной фамилией – Козлов. Но он уже был единственный Козлов – «тот самый Козлов». Нынче его давно нет в руководителях – и потому мы можем сказку свою без опаски рассказывать. Дело в том, что у этого самого Козлова был комплекс: дескать, все подчиненные считают его болваном. У любого человека, который заходил к нему в кабинет, он сразу читал в глазах обращенное к себе: «Ну и болван!» Единственный человек, в очках которого был восторг, только восторг и еще раз восторг, – и был наш Попов. Да, глуп был Попов, но зато добр и без задних мыслей. Короче, Козлов любил Попова, а Попов любил Козлова. Но так как Попов уже развалил кучу ведомств – решил Козлов отправить его туда, где разваливай не разваливай, а убытку государству, слава Богу, никакого: на культуру.

Так стал наш Попов заведовать культурой. Человек, как мы уже отмечали, он был искренний: что на уме, то и на языке. Любил и, что важно, умел распекать. Так, главному редактору киностудии он сразу сказал очень искренне: «Вы, Илья Абрамович, – пыль. Я дуну – и вас нет!» Ну а директора киностудии, человека грузного, он распек совсем уже по-библейски: «Я вас, говорит, на кол посажу. И поверну». Короче, руководил культурой он решительно, сам во все вникал, фильмы смотрел сам – ко всеобщему ужасу…

Однажды ему показали кинофильм, снятый по оперетте. Фильм Попову понравился, но сделал он только одно замечание:

– Что это у вас там товарищи – то говорят, то поют? Вы уж одно им что-нибудь поручите!..

И ведь вырезали пение из оперетты.

Потом как-то приехал он в мастерскую к знаменитому скульптору В. – смотреть проект мемориала героям.

В центре мемориала скорбящая мать. Раскрыв рот в беззвучном вопле, вытянув к небу руки, стояла она над павшим воином. Скульптор очень гордился фигурой матери, он знал ей цену. Остальное все ему было как бы неинтересно: шаблонные фигуры солдат и краснофлотцев – все это уже тысячу раз где-то было… Попову мемориал понравился. Само собой, особенно ему понравились солдаты и краснофлотцы, а мать его сразу насторожила.

– Добре, добре… – сказал Попов, обходя мемориал. – Все добре… Но чего это она у вас так орет?

– Она зовет Луначарского! – яростно завопил скульптор.

– Не понял? – сказал Попов.

Он действительно не понял. Скульптор смолчал – и рот матери закрыли.

Короче, вот так жил Попов и не тужил, пока не случилась с ним история.

Он должен был произнести речь на открытии некоего облдрамтеатра. Неприятности начались уже на городском вокзале: его не встретили. А Попов к тому времени совершенно разучился сам ходить по улицам. Потому он остался в поезде ждать встречающих. Так и загнали его в поезде на запасные пути. Но потом все-таки приехала за ним долгожданная черная машина, и нашли его на запасных путях. А дальше все как по маслу! Привезли в театр – и сразу в президиум. Сидит. Но тут выясняется, что Попов забыл речь. Оставил ее, проклятую, в поезде, на запасных путях, с огорчения.

И вот вызывают его на трибуну.

Первые слова дались Попову легко: «Дорогие товарищи!» А вот третье слово отсутствовало. Он уже в шестой раз произнес: «Дорогие товарищи!» В зале громко засмеялись, а руководитель области мрачно сказал с места: «Ну а дальше-то будет?»

И тут со страха Попов забыл еще одно слово. Осталось только «Дорогие!». Он вытягивал руки с трибуны и все произносил: «Дорогие!.. Дорогие!.. Дорогие!..» Так и пришлось его снять с трибуны. Но уходить он не хотел, а все кричал: «Дорогие!»

Некоторое время он лежал в больнице, и товарищ Козлов сказал:

– Не надо над этим смеяться. Со всяким может случиться. Кроме того, что он сказал там плохого? «Дорогие»? А разве они не дорогие, наши люди?

И отправили Попова на спорт. И руководил. До самой пенсии. Только вздрагивал, когда, читая речи, произносил: «Дорогие товарищи!»

– Вы все время забываете! – заорал Лысый и Отвратительный. – У нас «Де-Декамерон»… Требую непристойного, но, конечно, нашего социалистического непристойного… то есть пристойного непристойного… Может ли, к примеру, кто-нибудь пристойно рассказать… о современном Дон Жуане? Ах, как покойник любил Дон Жуана… Однажды, пьяный, он мне говорил…

– Я могу! – решительно прервал Лысого женский голос. – Итак, жил-был Дон Жуан…

Все приготовились слушать.

О том, как любовь убила Дон Жуана