Я, Тамара Карсавина. Жизнь и судьба звезды русского балета

Хореография – а иными словами, искусство сотворить и закрепить танцевальные па и соединить вместе движения танцоров – это и есть ключ ко всему балету. Хореограф располагает позиции ног, рук, придумывает движения, жесты, придающие балету живость и смысл. Хореографом «Видения» был Фокин – гениальный танцовщик, сумевший придать искусству балета такую глубину, какой никогда не было прежде, сделать его таким мощным, чтобы балет доходил до каждого сердца, – ты понимаешь, о чем я? И к тому же более современным. В искусстве, как и вообще в жизни, если что-то повторяется долго-долго, то в конце концов теряет живое дыхание.

Этот балет был поставлен очень быстро, за день. Может быть, поэтому он снискал такой успех. Чудо! Говорили, что это балет «очень французский» – в отличие от прежних, которые находили «слишком русскими». Мне, пожалуй, тут и сказать нечего. Думаю почему-то, что это балет общечеловеческий, а если совсем просто – произведение всемирное.

Декорация изображала спальню очень романтичной молодой девушки (вот фотография): белые деревянные стены, обшитые синим кретоном, и разноцветные подушки. Под моим сиреневым пеньюаром я была вся в белом. На мне было платье мечты, узкое в талии, сверху отделанное кружевами, а внизу – легкое, развевавшееся. Правда же, оно тебе нравится?

Бакст нарисовал мне что-то вроде ночного чепчика, белоснежного, украшенного со всех сторон камелиями, а под подбородком завязанного широкой лентой. Когда ко мне приходит призрак, я сбрасываю пеньюар – и я уже не спящая девушка, а девушка в самом прекраснейшем из всех своих платьев. Балет рассказывает лишь об одном происшествии в ее жизни. Вот почему Бакст и придумал костюм, одновременно включавший и одежду для ночного сна, и бальное платье.

Нам казалось забавным, с каким упорством он настаивал, что следует повесить в спальне клетку с птицей. «Для атмосферы», – объяснял он. И всюду бегал с этой клеткой, выбирая подходящее местечко. На первых представлениях клетка висела там, а потом ее потеряли и отказались от нее совсем. Жаль – ибо я думаю, что Бакст был прав, пусть даже эта клетка казалась простой деталью. Детали, аксессуары, на первый взгляд незначительные, – главный элемент зрелища. Как-то раз, в другом балете, мне досталась роль злой ведьмы. У меня ничего не получалось. Тогда Шиншилла велел мне соединить обе брови черной карандашной линией. Я так и сделала. И мгновенно превратилась в злую ведьму!

Возвращаясь к нашему «Видению» – мне «гвоздем» балета видится костюм Вацлава, придуманный Бакстом. Именно он привлек всеобщее внимание и обессмертил этот балет. Ты ведь сама любишь розовый цвет, правда же, как и все маленькие девочки! Да… но что ты скажешь, если в розовом придут все твои школьные приятели?.. Скорчишь рожицу. Нет, мальчикам не к лицу розовое. А Вацлав танцевал там в розовом, и это действительно изумляло. Изумляло, но не шокировало. И люди, выходя после спектакля, говорили друг другу: и впрямь – а почему это розовое пристало только девочкам, а мальчикам в нем отказывают?

А на Вацлаве было темно-розовое, почти красное трико с разветвлением буро-зеленых стеблей, нарисованных на ляжках и животе. Перед самым представлением Бакст собственноручно, один за другим, наклеивал на бледно-розовую тунику Вацлава кусочки розовой ткани, отливавшие разными оттенками, чтобы получить задуманный им эффект лепестков. А еще он нарисовал нечто вроде капюшона, и тогда голова Вацлава стала похожа на розовый бутон. Это и вправду было очень удачно.[95]

А еще рассказывали, будто Вацлав на каждом спектакле терял лепестки, а слуга Шиншиллы благоговейно подбирал их, чтобы потом очень дорого продать, и на вырученные деньги он якобы построил себе замок. Конечно, это вымыслы! О знаменитостях всегда рассказывают кучу нелепостей и небылиц.

Если Вацлав и терял лепестки на сцене, то лишь потому, что выкладывался до конца и танцевал на пределе сил. В прыжках он так напрягал мускулы, подвергал таким испытаниям тело и легкие, что, оказавшись за кулисами, просто падал без сил, без дыхания, весь в поту, с лицом таким же пурпурным, как и его трико. Приходилось окатывать его водой, вытирать горячими полотенцами. Сердце билось так сильно, что его удары были слышны в зале. Казалось, он сейчас умрет, как роза, смятая и увядшая за корсажем молодой девушки. Сколько раз я боялась за него!

Так вот знай: за всей красотой, легкостью, совершенством балета кроются часы, дни, годы работы и тренировок без конца и без краю. За волшебными сказками – боль. Танец требует очень-очень многого. Это – школа жизни.

Я все говорила и говорила, не заметив, что Джули-Энн давно уснула. Как девушка из «Видения розы»…

Послесловие автора

Величайшая балерина Тамара Платоновна Карсавина прожила еще девять лет. Она умерла 26 мая 1978 года, в 93 года, в пансионе в Биконсфилде. Покоится на Хэмпстедском кладбище Лондона.

На ее надгробии выбиты слова: