Я тебе изменяю

Прилив злости, который вдруг испытал, был неожиданным даже для самого Глеба. Сжав кулаки, он вскочил на ноги, навис над матерью и отчеканил:

– Тебе не следовало вмешиваться! Мы бы со всем разобрались сами!

– Не кричи на мать!

Она беспомощно всхлипнула, отвернулась от него, тяжело заохала…

Но внутри отчего-то ничто не дрогнуло. Ну как она не понимала, что в его отношениях с женой сейчас все и так было до крайности плохо? Зачем пыталась сделать еще хуже?

Он невидящим взглядом обвел квартиру. Черт, да что он вообще тут делал? Почему приперся сюда, как покорный щенок в поисках хозяйки?

Да потому что боялся остаться один. Потому что уже остался…

Но жить с матерью явно был не выход. Как смеялась бы над ним сейчас Оля, как прошлась бы по его привязанности к материнской юбке!

Стало тошно. От себя самого. От жизни, которую вел…

Он решительно пересек гостиную, подхватил столик с материнскими снадобьями и с шумом опустил его рядом с диваном. Мать наблюдала за ним округлившимися, испуганными глазами…

Снова накатил стыд. За то, что был с ней резок, за то, как собирался поступить…

Но остановиться он уже не мог. Кивнул на столик, коротко бросил:

– Вот твои лекарства, мама. Станет снова плохо – прими их или звони в скорую. А я пошел…

Он развернулся, всей спиной чувствуя тяжесть, которую обрушивал на него материнский взгляд… Хотелось обернуться, извиниться, покаяться…

Но он молча вышел в прихожую.

– Глеб!.. – последнее, что слышал перед тем, как захлопнуть дверь.

А после наступила тишина.

Ланской и представить не мог, что способен настолько сильно соскучиться по сыну, по жене, по семье. Его прошлая жизнь была простой, понятной, уютной. Настоящей. А что ему осталось сейчас? Только горевать о том, что разрушил собственными руками. Только не переставать удивляться тому, в какой суррогат превратилось его существование.

Он ругал себя за то, что ему казалось, будто мать его душит. Своей любовью, своей властью, своим видением того, что должен делать ее сын, а о чем ему стоит забыть. Раньше это было нормальным. Глеб понимал, что она просто беспокоится за него. Что маме просто нужно заботиться о нем, чтобы не сойти с ума от ранней потери и одиночества. Но чем больше времени проходило, тем острее становилось чувство, что все чертовски не так.

Войдя в их с Олей квартиру, Ланской остановился в прихожей и, прикрыв глаза, с наслаждением вдохнул аромат родного дома. Здесь было так хорошо, так славно. И одновременно до одурения больно из-за того, что все потерял.

Пройдя в спальню, Глеб остановился на пороге и обвел знакомое убранство пристальным взглядом. По нутру полоснуло мерзостью от того, что испытывал по отношению к самому себе. Он вспоминал, как сказал Оле про то, что ей изменяет. Вспоминал, как на любимом и родном лице появилось то выражение, источником которого он не имел права быть. Мало того, должен был лично убить любого, кто стал бы причиной боли и унижения, направленных в сторону Ольги.

Глеб подошел к краю постели и, устало опустившись на нее, стал смотреть в пол. Никакой острой необходимости приезжать сюда у Ланского не было. Он не забыл в шкафу любимые носки. Не оставил в сейфе важных документов. Но ему так отчаянно нужно было хоть немного побыть дома. Пусть здесь и было пусто и тоскливо.

Скрежет ключа в замочной скважине заставил Глеба вскинуть голову. Он жадно всмотрелся в прихожую – с того места, где находился Ланской, просматривалась лишь часть двери. И когда на пороге появилась Оля, он счел это едва ли не знаком судьбы.

Она что-то напевала себе под нос. Была одна – это Глеб отметил краем сознания. Выглядела посвежевшей, отдохнувшей. Ухоженной. Оля пока не заметила его, дав Ланскому возможность ею полюбоваться. Сначала она неспешно разулась, потом принялась вертеться перед зеркалом. Оправила блузку, привстала на носочки. Светлая ткань обтянула красивой формы грудь, рот Глеба наполнился слюной.

– Господи! – вскрикнула Оля, когда хотела повернуться вокруг своей оси и заметила мужа.

Было видно, что она порядком напугана. Впрочем, жена быстро взяла себя в руки. Нахмурилась, прошла в спальню. Ее взгляд метнулся к застеленной постели, Ольга закусила нижнюю губу.

– О, ты один, – вдруг выдала она, и Ланскому захотелось вскочить, схватить ее в объятия и больше никуда не выпускать.

– А с кем я, по-твоему, здесь могу быть? – хрипло спросил Глеб, поднимаясь с постели.

– Какое мне до этого дело? – фыркнула Ольга и уже собралась выйти, когда он остановил:

– Подожди!

Вышло как-то моляще, за что Ланской тут же себя обругал. Быть может, его жена уже и забыла о том, что они жили вместе, были семьей. Быть может, тот самый адвокат – никакой не адвокат, а любовник. Ведь не зря же мама говорила о том, что у Ольги другой мужчина.

– Что?

Она нахмурилась и сложила руки на груди.

– У меня мало времени, – добавила поспешно. – Заехала за некоторыми игрушками Тео. Старые наскучили.

Глеб улыбнулся, когда Ольга заговорила про сына. Нет, он по ним действительно чертовски истосковался.

– Как он? – спросил, чтобы хоть чем-то заполнить беседу.