Я тебе посылаю любовь. Книга первая

Надя словно проснулась, быстро извинилась и уставилась на сцену. И как это Фертовскому удалось так занять ее мысли, что она совсем забыла, зачем сюда явилась? Надя собралась, шумно выдохнула, сосредоточилась и через минуту забыла о Фертовском. Она с головой окунулась в атмосферу происходящего на сцене и почувствовала приятное волнение, когда на ней появился главный герой.

Однако чем больше Андреева смотрела, тем сильнее изумлялась. Когда-то увиденный ею в кино герой, такой элегантный, сдержанный, невероятно умный, вызвавший неподдельное восхищение, убедил Надю в том, что и в жизни он такой. Ну, или почти такой. И что же? Строгий, явно дорогой, костюм сменили потертые джинсы, волосы жгучего брюнета стали рыжими перьями, в ухе серьга. А манеры? Нет, Надежда, конечно, читала Кена Кизи5 и помнила сюжет, но… перевоплощение актера было таким разительным, словно перед ней предстал совсем другой человек. И ей стало смешно, что она приписала артисту черты человека, которого он играл в кино. Известный британский актер6 однажды на явный комплимент в адрес своего героя ответил: «Просто я профессиональный притворщик». И ничего иного. Игра актера по сути своей — ложь. Но он заставил поверить, что это правда.

И если актеру верят, значит, он максимально убедителен и по-настоящему талантлив. И Надя поверила, слишком органичен он был тогда в этой роли, органичен, целостен. Впрочем, как и сейчас, когда вразвалку ходил по сцене, сквернословил, обманывал, говорил непристойности. Да, в нем, конечно, были и положительные черты, но он был непреодолимо далек от образа Егора Шубина — мужчины-идеала Нади. Нет, она не испытывала разочарования, была слишком разумной, скорее, замешательство, причем от собственной наивности. А ведь прав батюшка Иоанн и еще как, довольно часто мы весьма необдуманно судим о других, принимаем за истину то, что лежит на поверхности. Повешенные нами на человека ярлыки, лишают нас возможности понимания. Мы перестаем видеть в этом человеке что-то, кроме того, что уже видели и приписали ему, как неотъемлемое качество. А если он начинает вести себя не так, как мы ожидали, мы решительно отказываемся в это верить. Найденные нами объяснения его поведению, оказываются ошибочными, мы не в состоянии признать за этим человеком других черт, помимо тех, которые однажды признали.

В какой-то степени это напоминает и театр. Здесь на актере надета маска, которая на время спектакля определяет его роль и при правильном раскладе у зрителя не возникает потребности знать, что на самом деле под ней. Однако любой спектакль имеет финал, и маска перестает что-либо значить. Человек просто избавляется от нее и становится самим собой. Это и просто, и непостижимо. Особенно, касаемо отрицательных ролей. При высоком профессионализме актера так легко было поверить, что он злодей, и как сложно признать, что этого нет на самом деле. Мы словно теряем доверие у самих себя, мы чувствуем, что нас обманывали, но так искусно, что мы теряемся и находим слишком простой выход, мы не желаем сдаваться и признать, что реальность иная.

В антракте Лизе очень захотелось кофе, она с упоением вспоминала дни своей театральной юности, когда с подругой ездила в столицу почти на каждую премьеру, а в перерывах между актами спектакля они пили огненный и невероятно горький кофе.

Наде кофе не хотелось, она отправила сестру в буфет, а сама с любопытством стала осматривать настоящую карету, находящуюся в фойе театра.

— Добрый вечер! — услышала где-то сбоку.

Все-таки они встретились!

Глава 54

Виктория нервничала весь день. Ей почему-то казалось, что, как только она прибудет в Петербург, сразу там встретит Вадима. Прямо на вокзале, рано утром. Глупо, конечно. Таких подвигов можно ожидать лишь от влюбленного мужчины, а Вадим им не являлся. Интересно, зачем ему понадобилось увидеть Корецкую? Когда он говорил ей по телефону о встрече, Вике показалось, что у нее появился шанс…